Она крошечная, молоденькая, слабенькая. Все в один голос  твердят,  что  здоровье у  нее  никуда  не  годится.

И все же будущее за ней. На смену полосе Симено­нов придет полоса Брюлей, и уже тогда будут сплошные Брюли: долговязый Дезире начнет ходить с женой на на­бережную Сен-Леонар, и к Вермейренам, и в Сент-Валь-бург. И уж там он окажется чужаком: при нем, не цере­монясь, станут даже говорить по-фламандски.

Тринадцатая, последыш. Комок нервов.

А когда почти все Сименоны умрут, сам Кретьен Си­менон, глава династии, будет приходить к ней по утрам, выбирая те часы, когда она дома одна. Он будет садить­ся в уголке у огня, как Леопольд когда-то, и жаловать­ся ей, словно ребенок, а она украдкой будет кормить его вкусненьким.

Анна, живущая в Сен-Леонар, богата: у нее два дома. Муж Марты Вермейрен еще богаче — он один из самых состоятельных людей в городе.

У них есть дети. Они застрахованы на случай болез­ней в старости.

Тем не менее все они, один за другим, придут за уте­шением в скромную кухоньку к той самой Анриетте, у которой всю жизнь глаза на мокром месте.

Четыре стены, выкрашенные масляной краской, вы­чищенная до блеска плита, суп на огне и на камине бу­дильник, тикающий как сердце; деревянный, вымытый с песком стол, плетеное кресло; за окном — дворик, где сохнет белье, да беленая известкой стена. В супнице — несколько пожелтевших бумаг, вместо картин — две ли­тографии.

Анриетта сама еще не знает, что ей нужно; ей всегда и всюду плохо. Она очень удивилась бы, скажи ей кто-нибудь, что эта кухня, которую она так терпеливо приби­рает, повинуясь точному, почти животному инстинкту, станет чем-то вроде исповедальни для всей родни. Сюда будут ходить к самой беспокойной из женщин, чтобы об­рести немного покоя.

Есть в году один день, когда в жизнь Сименонов на улице Пюи-ан-Сок вторгается великолепие. Это совпада­ет с первым июньским теплом и с цветением роз.

Наверно, и в других приходах бывают такие пыш­ные, торжественные церковные праздники. Но где еще прихожане живут такой дружной семьей, как у святого Николая? Где еще люди так коротки между собой, как обитатели переулочков с коммерсантами улицы Пюи-ан-Сок?

Все начинается серенадой в субботний вечер. Весь квартал, мостовые, тротуары, стены домов чисты, как пол у прилежной хозяйки. Дети еще пахнут мытьем, которое им устроили накануне в лохани для стирки, и помадой, удерживающей их непослушные вихры в должном по­рядке.

Неужели найдется хоть один мальчик, который не обновит завтра синюю матроску или охотничий костюм­чик, берет или соломенную шляпу, ботинки со скрипом и белые нитяные перчатки?

Мужчины приготовили «Букет». Это огромное соору­жение, шест высотой в несколько метров, скорее даже мачта с реями, вроде корабельной. Эту махину, изукра­шенную тысячами бумажных цветов, несут стоймя не­сколько человек.

Впереди идут музыканты, позади — дети с цветными фонарями, укрепленными на концах палок.

Процессия движется от дома ризничего, что рядом с церковью, тут же останавливается перед кафе на углу улиц святого Николая и Иоанна Замаасского.

Она будет делать остановки перед каждым кафе, пе­ред каждым магазином, и повсюду ее участников будут зазывать на рюмочку, так что вскоре за процессией потя­нется все более пронзительный запах можжевеловой настойки.

В тишине темнеющих улиц мужчины и женщины гото­вят временные алтари для завтрашнего шествия. Каждое окно в каждом доме превращается в маленький алтарь с  медными  подсвечниками,  с  букетами  роз  и   гвоздик.

На площади Эрнста Баварского, где обычно обучает­ся по воскресеньям Национальная гвардия, пиротехник расставил сотни шутих. Когда народ пойдет с празднич­ной обедни, здесь начнется волшебное зрелище.