Кровать была аккуратно заправлена. Нора всего пару секунд поколебалась, а потом совершила один из самых неэтичных поступков в своей жизни: сдернула стеганое лиловое покрывало.

На голубой простыне и подушке темнели размазанные пятна крови.

Мать Леси горестно охнула у нее за спиной, но Нора не оборачивалась. Она снимала и пыталась одновременно ни на что не наступить.

– Здесь что то изменилось? Ну, кроме простыней. Говорите! – прикрикнула она. И женщина неожиданно послушалась – оглядела комнату, а потом указала дрожащим пальцем на комок проволоки под кроватью.

– Я не знаю, что это.

Нора наклонилась и за краешек двумя пальцами вытянула его. Выругалась, опустила камеру и достала фотоаппарат. Наверняка тоже какой нибудь оберег.

– Это знаете что?! – Она сунула женщине под нос фотографию венка.

– Я это находила у нее в куртке… она говорила, какой то оберег… ивовые ветки вроде…

– Кто дал, помните? – Нора медленно отступала из комнаты, продолжая снимать. В подъезде раздавались голоса.

– Девочка какая то… подружка… сказала, что… ой, сейчас сейчас вспомню…

Нора слышала, что по лестнице уже поднимаются люди в тяжелых ботинках, и вряд ли это соседи возвращались с рыбалки. Нужно было бежать, если она не хотела, чтобы у нее отобрали камеру и диктофон, но ей нужно было услышать ответ.

– Сказку какую то, – наконец сказала она. – Сказку рассказала… я не помню, там про смерть и лица. Будто смерть собирает лица… надевает маски… я правда не помню. Вроде если она придет – нужно посмотреть через венок и можно увидеть ее настоящее лицо.

Нора кивнула и выскользнула из квартиры, разминувшись с устало топающим участковым на один пролет. Поднялась на этаж выше, и как только услышала скрип двери, торопливо спустилась и вышла на улицу.

Ее встретила кошка. Она сидела на лавочке у подъезда и укоризненно щурилась в подъездный полумрак.

Глава 15. Собирать на себя, чтоб хватило на всех

У матери Рады в руках был ящик, заставленный банками из под сметаны, полными сырой черной земли.

Яр стоял в подъезде, не переступая порог. С его волос капала вода.

– Ты хоть бы капюшон накидывал, – проворчала она, со стуком опуская ящик на белоснежный подоконник. – Ну что стоишь то, заходи.

– Рада хотела уехать, – сказал он, закрывая за собой дверь. – Говорила, что ей бабушка какую то дачу завещала…

– Там все перекопали. Артур про этот дом ничего не знал, но я сообщила милиции адрес и даже съездила с ними – чтобы калитку не сломали, дверь не вышибли, ну и самой увидеть, если вдруг что… там ничего нет, Яр, – устало вздохнула Надежда Павловна. – Но если ты хочешь поехать и перекопать грядки в старом доме моей матери – я тебе мешать не буду, даже ключ отдам.

– По соседству есть дома синего цвета? Может, какие то дома называют синими – не знаю, были синими, но их перекрасили, или там алкоголики собираются?

Квартира Надежды Павловны была наполнена особым солнечным светом – отфильтрованным майскими облаками и чистыми белыми занавесками. Яр принес с собой намертво въевшийся запах замерзших деревьев и чадящих хвоей костров.

В прошлый раз он пришел к ней, чтобы забрать отчет о смерти Рады и ее записки, в которых ничего, кроме горечи, не нашел. Списки покупок, планы на день, отрывки стихов и партитур – все, что могло подтвердить, что эта девушка когда то жила. И чистые страницы, белые, как восточный траур.