– Где контейнер?

– Э, нет, так не делается…

– Где? – спокойно повторил Яр, опуская руку в карман.

…

Яна поймала такси, легла на заднее сидение и закрыла глаза.

– Блюхера 47, – сказала она, нащупывая в кармане сигареты.

– А потом вас таких на мостах режут, – грустно сказал ей водитель. Судя по голосу, пожилой. – Ты укололась что ли чем то? Или понюхала?

– Прокляну, – прошептала Яна, вслепую щелкая зажигалкой у лица. – Прокляну – в следующей жизни родишься мной. Поехали, а?..

– Мотай отсюда, – уже раздраженно сказал мужчина. – Упоротую не повезу. Вали, слышишь?!

Он дернул ее за руку, перегнувшись через сидение, и Яна открыла глаза. Наконец совместила язычок пламени зажигалки и сигарету. Мужчина отпустил ее руку и отвернулся. Сказал только:

– Окошко открой.

Яна так же не глядя послушно покрутила ручку.

Она поздно сообразила, что ключей от проката у нее с собой нет, но дверь была открыта. Хрустально звякнул фурин, в лицо дохнул знакомый полумрак, пропахший кофе и благовониями. Только теперь почему то пахло еще лимонной полиролью.

– Вы что то хотели?..

Она не сразу узнала Лену. В жизни человека, которым должна была стать Яна, никакой Лены не существовало.

– Яна, это ты?!

Лена подскочила к ней, захлопнула дверь за ее спиной и начала торопливо что то говорить, часто вытирая заплаканные глаза.

Все уже знают. Весь паршивый городишко знает про Лема, а вот еще было бы смешно, если бы она знала все остальное.

Леся пришла к ней в прокат среди ночи. Будто знала, что Яна ночует не дома. Сначала мямлила что то про наступающую весну, просила кофе, потом отказывалась и снова просила. А потом достала фотографии. Сказала, что осенью у нее был Яр, и он фотографии тоже видел. Яна слушала ее, кусала губы и думала, что должна делать.

Позволить нервной наркоманке, которая хорошо знала Раду и почти додумалась до ответов, дальше носиться по городу со своими фотографиями? Позвонить? Сказать Яру, чтобы угомонил подружку своей девушки? Яна тогда решила никому не помогать. Ей хватало своих проблем, и она еще не была готова говорить правду.

А теперь Леся умерла. И Лем умер. А она почему то все никак не может умереть.

– Лена?.. Лен, хочешь я расскажу тебе сказку? – прошептала Яна, опускаясь на пол.

За ее спиной щелкнул замок – Лена заперла дверь. Яна позволила. Запирать двери, поднимать себя с пола и тащить в собственное кресло – прокат все еще принадлежал ей, и никуда от него было не деться – кутать в чужой кардиган. Взяла чашку кофе с коньяком и даже пила его, позволяя себе слушать, как ее пытаются утешить.

Если бы Лена знала правду. Стоило ее выставить и ждать Нору с кассетой, но Яне вдруг захотелось побыть напоследок циничной сукой, которой она была все эти годы.

Рассказать сказку. Подогнать слова, чтобы когда придет время рассказать ее всем, они прозвучали в том порядке, в каком положено.

– … И девушка пожалела, что отдала шкатулку. Но решила, что однажды у нее будет много много таких шкатулок, что она узнает, куда приведут спрятанные в них нитки, а еще что в ее проемах никто не будет темноты. Хочешь слушать дальше? Вижу, что хочешь.

С тех пор не стало ей покоя. Ее сестра нашла того, кто распутал ее ленты, и она каждый день видела свое счастливое лицо в ее лице. Но сама не могла найти счастья – все думала о волшебнике и его шкатулках. «Пойди к нему и спроси, не продаст ли он свою корзину», – посоветовала ей сестра.

Скоро сестра должна была уйти с тем, кто всегда узнавал ее лицо. Девушка говорила ей что там, за дверями родительского дома, водится Смерть, и у нее глаза того, кого ты любил при жизни больше всего.