-  Старого человека обидел, - продолжал горевать «парламентер», - за такое не то что на этом, но и на том свете ответишь!

    Я спорить не стал, процитировал, вместо оправдания, пришедший на память польский стишок:

    Был он в молодости дрянью, дрянь он и поныне.

    Уважать его я должен по какой причине?

    И за что платить я должен уваженья данью,

    Той же дряни, только ставшей постаревшей дрянью?!

    До высокой поэзии царская Русь еще не дожила, потому моих поэтических искусов гость не понял и не сумел достойно оценить, но частое упоминание дряни до него дошло, и он на слово ответил делом. Чего-чего, но такого я от деда никак не ожидал. Он сунул правую руку в левый рукав, быстро вытащил из него длинный нож и бросился на меня, норовя попасть в сердце. Изба у нас была маленькая, и дальний угол, в который он отлетел, находился всего в трех шагах от меня, так что от неожиданности я даже толком не успел защититься. Только после того, как клинок пропорол мой выходной кафтан и звякнул о надетую под него кольчугу, я врезал дедушке кулаком в подбородок. Он вскрикнул и навзничь повалился на пол. Его нож отлетел в сторону и, падая, почти вертикально воткнулся в пол. После чего в избе стало удивительно тихо. Потом ее нарушил женский голос:

    -  Ты его убил? - спросила Прасковья, бледной тенью появляясь из-за перегородки.

    -  Надеюсь, что нет, - ответил я, не будучи, впрочем, в этом уверен. От внезапности удар у меня вышел неконтролируемый и слишком сильный. - Сейчас проверю, - добавил я и прощупал пульс на шее старика. - На его счастье, с ним все в порядке.

    -  Он хотел меня забрать? - спросила Прасковья, оставаясь стоять на том же месте.

    После бессонной ночи и нешуточных страданий она выглядело совсем больной. Глаза запали, неприбранные волосы свисали сосульками. Даже стало казаться, что от недавней красоты у нее ничего не осталось.

    -  Да, - подтвердил я, - требовал, чтобы тебя вернули, и пугал, что если о вашем доме кто-нибудь узнает, меня убьют.

    -  Ты меня хочешь продать? - безжизненным голосом спросила девушка, старательно пытаясь не смотреть мне в лицо.

    Перегородка в избе была такая условная, так что она, несомненно, слышала весь разговор.

    -  Нет, конечно, я его просто напутал, они никогда не пойдут на то, чтобы заплатить такие деньги.

    -  А если заплатят?

    -  Тебе нечего бояться, пока ты здесь, тебе ничего не грозит. Иди к себе и ложись, - велел я, увидев, что старик приходит в себя.

    Девушка как-то обреченно вздохнула и вышла, а резвый убийца зашевелился и открыл глаза. Он еще ничего не соображал и смотрел на меня бессмысленным взглядом. Я не стал его торопить или оказывать помощь, снял камзол и рассмотрел прорешку, образовавшуюся на груди как раз против сердца. Незаметно заштопать ее не составляло труда, так что одежду он Мне не испортил. Другое дело, что клинок оцарапал грудь. Кольчуга у меня была прекрасная, выкованная из хорошей стали, но тонкие, узкие лезвия проскакивали сквозь кольца и порой досаждали неглубокими порезами.

    -  Где я? - спросил, поднимая с пола голову, старик.

    -  В гостях у любящих друзей, - ответил я, стаскивая с себя кольчугу. - Что это у тебя, дед, за манера бросаться с ножом на живых людей?

    Он, видимо, сразу же вспомнил, что произошло, закрыл глаза и, имитируя обморок, мертво опустил голову.