Прасковья села на лавку, как-то бессильно опустила руки на колени и неожиданно спросила:

    -  Алеша, я тебе совсем не люба?

    По имени она назвала меня впервые, да и вопрос был очень непростой. Я даже не сразу сумел ответить, попытался отшутиться:

    -  Конечно, люба, хоть ты и Прасковья.

    Она шутку не приняла, лишь вежливо улыбнулась и продолжала смотреть тем же необыкновенным, как будто изучающим взглядом. Пришлось говорить серьезно:

    -  Ты мне очень нравишься, но сама видишь, что тут творится! Нам сейчас нужно хотя бы не дать себя убить.

    К этому я мог добавить, что она еще слишком молода, невинна, и я не знаю, куда меня завтра забросит судьба, и у наших отношений, скорее всего, не окажется будущего. Но ничего такого я, конечно, не сказал. Когда горит сердце, никакие разумные доводы людей не убеждают. То, что она влюбилась, я уже понял, и старался как-то обходить острые углы и не провоцировать наше сближение.

    -  Мне все равно, жить или умереть, - после долго молчания сказала девушка.

    -  Глупости, зачем нам умирать! - фальшиво бодрым голосом сказал я. - Мы еще с тобой и на этом свете поживем!

    Она кивнула, но не в ответ на мои слова, а своим мыслям. Потом нарочито буднично спросила:

    -  Будем ложиться?

    Вопрос прозвучал двусмысленно, и я растерялся. После боя нервная система оставалась напряженной, кровь не остыла, и я подумал, что если она немного нажмет, я точно не устою, а потом буду жалеть о случившимся и страдать от собственных несовершенств. Это только не очень умные женщины со сложными характерами, а оттого и судьбами, думают, что все мужики бессовестные. Мы, напротив, любим не только грешить, но и каяться, и мучится угрызениями совести.

    -  Что-то спать не хочется, - сделал я жалкую попытку отдалить неизбежное, уже самокритично осознавая, что сломался и сделаю все, что она захочет.

    -  Тебе нужно отдохнуть, - решительно сказала девушка, расстегивая мне кафтан.

    Кажется, мы в тот момент поменялись половыми ролями, но в этом была моя небольшая мужская подлость, снять с себя моральную ответственность за совращение девственницы.

    -  Ну, что ты ждешь? - спросила она чужим голосом, не зная, как справиться с моей железной рубахой. - Раздевайся скорее!

    Я стащил через голову кольчугу, остался в нательной рубахе и штанах, стоял на месте, не зная, что делать дальше. Прасковья оставалась в своем сарафане и головном платке, смотрела все тем же непонятным взглядом.

    -  Тебе помочь? - предательски дрогнувшим голосом спросил я.

    -  Помоги, - просто ответила она и подняла вверх руки.

    -  Господи! - воскликнул я. - Да что же это делается!

    Вообще-то начиналось таинство слияния двух людей. Однако против этого было многое, и главное, религиозность и естественный стыд женщины, и моральные заморочки мужчины. Однако я, уже не очень понимая, что происходит, одним рывком вверх освободил девушку от всей ее одежды. Она вскрикнула и, хотя сама только что хотела этого, отскочила от меня и прикрылась руками.

    -  Нет, пожалуйста, не нужно! - умоляюще воскликнула Прасковья. - Только не сейчас!

    -  Как хочешь. А теперь ложись и спи, - с нескрываемой злостью разочарования сказал я и быстро вышел наружу.

    На пустом дворе, прикрытые рогожами и утренним туманом, лежали два мертвые тела.