Я, не глядя в их сторону, быстро пошел через двор к пролому в заборе. Пустырь, ограниченный соседскими заборами, плавал в молочной белизне. Туман уже начал подниматься над землей, он клубился ленивыми седыми прядями, растворялся в прозрачном, прохладном воздухе, стекал каплями воды по черному дереву забора.
Я стоял и просто смотрел вперед. Сзади меня тронула за плечо легкая рука. Я знал, кто это, и не обернулся.
- Прости меня, - тихо сказала Прасковья, - но я не смогла, ты меня еще не любишь.
- Глупости, все-то вы женщины знаете лучше нас, мужчин.
- Наверное, это так и есть, - уверенно сказала она и добавила, - если ты очень хочешь, то пойдем, я согласна.
- Как-нибудь в другой раз, - сказал я, стараясь, чтобы фраза не прозвучала грубо. - Может быть, ты и права.
- Я так и знала, - прошептала она и заплакала. Время для любовных ссор и выяснения отношений она выбрала самое подходящее.
Нам с ней только и осталось, что стоять на пустыре и выяснять, кто кого больше любит.
- Расскажи мне о своей крестной, - попросил я, - как мне к ней легче подобраться?
Поворот разговора для девушки вышел неожиданным, и она, продолжая по инерции всхлипывать, ответила:
- Зачем ты к ней пойдешь, она такая красивая!
- Как это красивая? - не понял я. У меня уже в голове вполне сформировался образ хитрой, коварной старухи с фальшивой улыбкой, и никакие красавицы в него не вмещались.
- Красивая, - повторила девушка, - и я не хочу, чтобы ты туда шел один.
- Погоди, сколько же ей лет?
- О, она совсем старая, но еще очень красивая, - непонятно объяснила Прасковья.
- Старая, это значит сколько? - осторожно уточнил я.
- Не знаю, много, наверное, лет двадцать пять, может быть даже больше.
Я прикинул, и у меня не очень получилось представить себе жену приятеля ее отца, в двадцать пять лет уже вдовствующую три года, да еще почему-то ставшую крестной матерью шестнадцати-семнадцатилетней девушки. В таком случае ей должно было быть, когда родилась Прасковья, лет восемь-девять.
- Не ходи туда, я не хочу, чтобы ты там был без меня! - добавила она.
Я промолчал, но невольно подумал с обычным мужским цинизмом: «Милая, если ты боишься соперниц, то лучше не разжигай и без того воспаленное воображение, а тащи на лавку и покажи, что такое настоящая женщина, чтобы у мужика и мысли не возникло смотреть куда-то на сторону». Однако такие приземленные построения совсем не подходят для романтических девушек, потому я вместо здравых доводов привел другие:
- Неужели я, по-твоему, взгляну на двадцатипятилетнюю старуху? Она, наверное, и ходить-то уже без палочки не может! Мне у нее нужно только узнать, кому она тебя продала. Это теперь единственная возможность найти людей, которые пытаются нас убить.
Кажется, мои доводы подействовали, и Прасковья немного успокоилась. Однако все равно не преминула сказать:
- Тебе совсем не нужно для этого с ней встречаться.
- Лучше расскажи, как мне туда попасть? - спросил я, игнорируя ее последнее замечание.
- Как попасть? - удивилась она. - Через ворота!
- Если я приду и попрошу рассказать, как она обокрала сироту-крестницу, и спрошу, кому она продала, ее в рабство, то меня просто выведут под белы ручки и выкинут в те же самые ворота, через которые я туда вошел, - терпеливо объяснил я. |