Мимо промелькнула маленькая красная машина, в которой сидела Грейс.

- Что, купались до самой темноты? - спросила Майкла Дара.

- Джасинта сказала, что ты обиделась и ушла. Это так?

- Конечно, нет, - солгала Дара. - Чем вы занимались?

- Если бы осталась, увидела бы сама, - ответил он, ушел в спальню мальчиков и закрыл за собой дверь.

Дара еще никогда не чувствовала себя такой одинокой.

Она вспомнила, как мама сказала, что любит ее. Слышать такое приятно, но мама была права: сейчас ей, Даре, от этого никакого проку.

На следующий вечер все поступили по-другому.

Дара не собиралась дуться. Она надела красную рубашку поверх черного купальника, приколола за ухо шелковую розу, подаренную Керри на пятнадцатилетие, и улыбалась всем и каждому.

Мэгги решила не надевать красивое новое платье, которое почему-то всех раздосадовало. Она надела старое, в свое время принадлежавшее Китти, а теперь выцветшее и севшее. В нем Мэгги выглядела десятилетней.

Отец сказал Джасинте, что прописал себе лекарство от головной боли, которую у него вызывает ее постоянное нытье. Поэтому Джасинта решила говорить более веселым топом.

Майкл решил, что если Джон Джо Конвей при каждом взгляде на Грейс говорит, какая она симпатичная, это еще не конец света. Если он, Майкл, станет все время реагировать на это, то будет выглядеть набитым дураком.

Томми Леонард решил, что действительно нравится Даре. По расстроил ее не он, а что-то другое.

Лайам Уайт решил, что может пригласить Мэгги в кино и при этом сэкономить половину стоимости билета. Она такая маленькая, что сойдет за двенадцатилетнюю.

Грейс поклялась, что будет с Майклом поласковее. Ему приходилось несладко; его родители превратились в настоящих полицейских и настаивают, чтобы все держались вместе. Кто-то непременно должен их видеть. Грейс вздрогнула, подумав о том, что сказал бы ее собственный отец, если бы узнал обо всем. Но он так занят и так часто отсутствует, что ничего не заметит.

Дара, Мэгги, Грейс и Джасинта сидели на мосту и болтали ногами. Мальчики разговаривали с ними, сидя на велосипедах.

Еще пять-шесть мальчишек крутились рядом. Джон Джо Конвей с сальным смешком говорил им, что смотреть не на что: все девочки одеты.

Но Керри не было.

И тут они его увидели. Керри шел по Бридж-стрит. В лучах вечернего солнца его волосы казались золотыми. Рубашка апаш того же цвета, что его глаза, и белые брюки делали Керри похожим па юного бога. Или на благородного ковбоя из вестерна, приехавшего спасти город. Сегодня он был без своей красной машины; его велосипед был небрежно оставлен у ограды дома Слэттери.

Он присоединился к компании на мосту, и вечер начался.

Они никогда не видели, чтобы Керри купался в этой части реки. Да, когда-то он купался у пешеходного мостика, но это было давно. Когда плот стоял на старом месте, не имело значения, умеешь ты плавать или нет. Там было мелко, и каждый мог добраться до плота и обратно.

Но тут было совсем другое дело.

Они следили за тем, как Керри сбрасывал свои парусиновые туфли и снимал брюки, под которыми были плавки. Он стоял на вечернем солнце и моргал. Потом стащил с себя голубую рубашку и засмеялся.

- Когда думаешь об этом, становится еще хуже, - сказал он так, словно не подозревая, что все глаза устремлены на него. Стройный, загорелый и уверенный в себе, он немного постоял на парапете моста, а потом прыгнул в Ферн.

Томми Леонард помрачнел. Он лишался своего единственного преимущества. Керри О'Нил прыгал в воду намного лучше его. Чего и следовало ожидать.

Дара смотрела на Керри во все глаза. Он залез на плот; капли воды на плечах и предплечьях заставляли его тело мерцать.