– Я тоже, – ответил Петр, возвращаясь за стол. – Поэтому давайте не будем отнимать друг у друга последние силы, Земфира Георгиевна. Ваш отец – член преступной организации. Он устраивал побеги опасных рецидивистов из Южанской тюрьмы и получал за это большие деньги. А рецидивистов потом убивали… изощренным способом. Ему пособничал тюремный врач Давыдов, подписывая фальшивые документы. Когда на их след вышла прокуратура, Отаров убрал Давыдова, опасаясь, что он может выдать кого‑то еще.

Она застыла, внимая словам следователя, и по испуганному, хотя все еще недоверчивому выражению ее лица Швец понял, что многого из того, о чем он говорил, Отарова не знает.

– Сейчас меня интересует, насколько ко всему этому причастны вы?

– Я не знаю ни о какой организации.

– Чем все‑таки Отаров мотивировал необходимость отъезда?

Она допила воду, помолчала несколько секунд.

– Я знала, что у него есть свой счет за границей. Он давал мне деньги. Много денег, я не отказывала себе ни в чем…

– Из зарплаты юрисконсульта?

– Он не скрывал, что получает деньги от иностранных фирм, которые заинтересованы в связях с большими людьми.

– А именно?

– Не знаю, наверно, имелись в виду правительственные связи, я несколько раз отвозила какие‑то пакеты в Москву.

– Деньги?

– Нет, это были документы.

– Вам ничего не известно об их характере?

– Нет.

– Кому вы передавали документы в Москве?

– Реуссу.

– Значит, отец объяснял свои доходы посреднической деятельностью в интересах иностранных фирм?

– Да… Он переписал на меня дом, завел счет в банке… Дня за три до побега позвал меня в гараж… рассказал, что какая‑то из этих фирм оказалась замешанной в спекуляции нефтью и что ему придется на время скрыться, потому что он… его подозревают в присвоении крупной суммы денег, которые эта фирма перечислила на его счет.

– Раньше он никогда не говорил, что может возникнуть такая необходимость?

– Нет.

– Он назвал вам адрес в Сенном, оставил деньги…

– Да. Сказал, куда и когда за ними приедет Леонид… то есть Кононов… Я выждала, как мы договорились, десять дней, а потом…

– Потом мы знаем, Земфира Георгиевна, – Швец вынул из папки увеличенную фотографию татуировки, обнаруженной на трупе Войтенко и заснятой на пленку по просьбе Лунца. – Скажите, что это такое?

Отарова взяла фотографию, долго разглядывала ее.

– Это татуировка на руке отца, – сказала. – Вот тут, у локтя…

– Что означают эти буквы?

– Инициалы матери. Софья Наумовна Отарова.

Пряча фотографию в папку, Швец отвернулся к окну, чтобы скрыть улыбку.

– А эти молнии?

Она пожала плечами.

– Просто так… для красоты, наверно. А что?

Он поднес зажигалку к сигарете, дрожавшей в ее руке. Потом писал. Долго писал, вытирал перо бумагой и писал снова.

– Прочитайте и распишитесь, – сказал он наконец. – Хотите что‑нибудь добавить к своим показаниям?

– Что это за организация, в которую, как вы сказали, входил мой отец?

– Полагаю, по окончании следствия вам это станет известно, – с подчеркнутой сухостью ответил Швец и нажал на кнопку звонка.

– Он не мог… не верю! – замотала головой Отарова, дав волю слезам.

– Распишитесь.

Она расписалась. В следственную камеру вошла женщина в форме прапорщика внутренней службы.