– Милиционер у него не иначе как с царским городовым ассоциируется».
– Санскрит, дорогой вы мой товарищ коллекционер, – заговорил он предельно вежливо, – язык гуманитарных наук и культа, в узком кругу используется как разговорный, имеет различные типы письменности. Если с этим ликбезом покончено, давайте перескочим веков через двадцать.
– Кхе, кхе, кхе, – удовлетворенно проклокотал Мелентьев и посмотрел на Каменева с уважительной улыбкой. – Обули старика, умыли, в гроб положили, благодарю покорно. Отвык, отвык.
– При чем тут санскрит, Арсений Евграфович?
– А вот при чем. Санскритское слово «свастика» означает крест с загнутыми под прямым углом концами. Реже – дугой. Встречается этот символ, означающий, как предполагают, плодородие и солнце, в древних орнаментах античной и средневековой эпохи. В наше же время его благородный смысл, к сожалению, забыт, свастика, дорогой вы мой товарищ милиционер, стала символом нацистской партии, насилия, варварства, спасибо фрицам!
Последние слова Мелентьев сказал с нескрываемой злостью, и Каменев подумал, что лихо не обошло его в годы войны. Старик помолчал, разглядывая фотографии, точно забыл, о чем шла речь.
– Так вот из всего, что я вам наговорил, в этих рисунках мы имеем полный наборчик. Вот солнышко на кисти, а вот и свастика, а вот и скрещенные молнии… А мы их сейчас возьмем и «раскрестим», поставим рядышком, – он взял с полки стеклограф, и прямо на фотографии нарисовал каждую ломаную линию в отдельности. – Что у нас получается?
Каменев не поверил глазам.
– «SS»?!
– Совершенно правильно. Только «SS», знаете ли, броско – представьте уголовничка с такой татуировкой в баньке? Кхе, кхе, кхе… Привлекает. Вот и скрестили. Хотя, не исключаю, что в скрещенье этом заключен некий третий смысл.
– Как же это вы сообразили, Арсений Евграфович? – спросил Каменев, потирая ладони.
– А сопоставленьицем, очень просто. Да, собственно, и не покажи вы мне свастику, я бы этот символ по татуировкам скифов узнал.
– Скифов?
– Вот именно. Период распространения санскрита приблизительно совпадает с расцветом скифского государства – с чего бы это, вы думали, я стал излагать небезызвестную вам, как оказалось, историю?..
Они еще долго сидели, пили кофе капуччино, делились наблюдениями за трансформацией татуировок осужденных. Мелентьев хвастал редкими рисунками и с упоением рассказывал о съезде любителей «нательной живописи» в Сан‑Диего, где побывал по приглашению калифорнийского коллеги, о новейших достижениях татуировочной техники и прочем, что Каменева интересовало мало, но было данью уважения и благодарности фанату.
По пути на Петровку ему вспомнились слова Кости Андреева: «А иерархия скифская?.. Не нашей чета! Тем более не уголовной. У них, между прочим, татуировка на руках означала принадлежность к высшей касте». Ни к селу, ни к городу оброненная фраза в свете мелентьевского рассказа обретала важный смысл: речь шла о праве на татуировку согласно принадлежности к касте ! Если исходить из этого, то уголовнику Сотову просто не полагалось иметь татуировок на руках – «царственным скифом» он явно не был. Почему‑то не было татуировки и у Давыдова. Почему? Что отличало его от «соратников» – Отарова, Реусса, Войтенко?
Чтобы ответить на это, Каменев засел за их дела и, проделав сравнительный анализ биографий татуированных, нашел единственное и неоспоримое общее, что связывало троицу: в прошлом они были офицерами. Реусс – милиции, Войтенко – внутренних войск МВД, Отаров, демобилизованный в 1979 году в звании майора, после окончания Саратовского юридического института служил в прокуратуре юго‑западного военного округа. |