– Надо будет и мне попробовать, – отстегнул ремень Петр.

– Попробуй, в тебе четверть центнера лишних, только руки изо всех сил тяни и пятки от пола не отрывай, в этом весь фокус.

Судя по количеству толпившихся у парадного подъезда зрителей, предвиделся аншлаг. Женька и Петр с букетами подошли к стоявшим у входа родителям Ники.

– Здрасьте, Зинаида Ильинична, – протянул букет Женька, – поздравляю вас с окончанием института.

– Спасибо, Женечка. Цветы‑то дипломнице отдай.

– Да нет, я к сцене не привык, вы уж сами как‑нибудь от меня, – Женька пожал руку Никиному отцу и ее брату Кольке. – Познакомьтесь, это мой друг Петр.

– Очень приятно. Молодцы, что пришли, Никуша будет очень рада, – улыбнулся Сабуров‑старший.

Темные очки на Колькином лице не могли скрыть внушительных размеров фингала под левым глазом.

– Дай мне посмотреть в твои честные глаза, Коля, – сказал Женька, протягивая руку к очкам.

– Да ладно, – отшатнулся тот.

– Чего уж там, поучил бы бывшего соседа удары лицом блокировать.

– Помешался он на этих единоборствах, – пожаловался отец. – Пошел в какой‑то клуб бокса…

– Кикбоксинга, – поправил сын.

– Неважно!.. А там, понимаете ли, просто избивают. Раз пришел с фонарем, другой – еле кровь из носа остановили, третий – ухо распухло, я думал, без операции не обойдется…

– У вас лишнего билетика нет? – подошли две девочки‑подростка.

– Нет… Пойдемте в зал, – заторопилась Зинаида Ильинична. – Начало скоро…

Женьке и Петру достались места в самом центре пятого ряда. Ника постаралась. Женька оценивающе оглядел друга, который выделялся в зале своей комплекцией. Очки, галстук и старательно отутюженный костюм придавали ему еще большую солидность.

– Тебе бы в ложу, Пьер.

– Почему?

– На Черномырдина больно смахиваешь.

– А в ложу‑то зачем?

– Чтобы террористы не перепутали. Там ты все‑таки будешь не так на виду.

Шуршал целлофан на букетах, неизменно падали номерки, где‑то в глубине сцены стучал молоток – шли последние приготовления. Женька пытался вспомнить, о чем пьеса, которую он наверняка читал по школьной программе, и не мог. Да не вспомнил и когда в последний раз был в театре. Зал, заполненный в основном родственниками исполнителей, дышал торжественностью. Дали третий звонок, задернули шторы на входе, послышалась музыка и свет стал медленно гаснуть. Голоса зрителей постепенно смолкли, взоры устремились на сцену, представлявшую собой аллею в парке и эстраду посреди кустарника.

Появились первые персонажи.

«Отчего вы всегда ходите в черном?» – спросил Медведенко.

«Это траур по моей жизни. Я несчастна», – ответила Маша.

Спектакль на модерн не претендовал, поставлен был просто, каждый мог найти отголоски происходившего в собственной душе. Очень скоро между сценой и залом возникла доверительная атмосфера.

Петру вспомнилась их дача на Оке, вспомнился брат отца дядя Жора, манерами похожий на помещика Сорина, девочка Настя, жившая в ветхом домишке бакенщика на противоположном берегу. Когда все это было! Теперь вот ему уже сорок, и кажется, ничто не способно уже ни удивить, ни изменить жизнь, чувства остались в безвозвратном прошлом, и он превратился в исправного исполнителя отведенной обществом роли…

«Я не опоздала… Конечно, я не опоздала…» – появилась на сцене Нина Заречная. Зрители встретили ее аплодисментами.