Мы шли молча. У маленького домика, где
Лора Фэрли и я впервые увидели друг друга, мисс Голкомб остановилась и
сказала:
- То, что я хочу сказать вам, я скажу здесь.
С этими словами она вошла в домик, села за стол и указала мне на стул
возле себя. Еще утром в столовой, когда она заговорила со мной, я начал
догадываться - а теперь твердо знал, - о чем будет речь.
- Мистер Хартрайт, - сказала мисс Голкомб, - я начну с искреннего
признания. Я скажу без фраз - я их ненавижу - и без комплиментов - я их
презираю, - что за время вашего пребывания у нас я начала чувствовать к вам
искреннюю дружбу и уважение. Вы с самого начала расположили меня к себе
вашим отношением к той несчастной женщине, которую вы встретили при таких
необычных обстоятельствах. Может быть, ваше поведение в данном случае
нельзя назвать осмотрительным, но оно говорит о чуткости и доброте
человека, которого можно назвать джентльменом в полном смысле слова. Я
ждала от вас только хорошего, и вы не обманули этих ожиданий.
Она умолкла, но жестом дала мне понять, что еще не все сказала. Когда
я вошел с нею в домик, я не думал о женщине в белом, но слова мисс Голкомб
напомнили мне о моем приключении. Мысль о нем уже не покидала меня в
продолжение всего разговора, который закончился совершенно неожиданно...
- Как друг ваш, - продолжала мисс Голкомб, - скажу вам откровенно и
напрямик - я поняла вашу сердечную тайну сама, без всякой помощи, без
намека со стороны кого бы то ни было. Мистер Хартрайт, вы безрассудно
разрешили себе полюбить - боюсь, что глубоко и серьезно, - мою сестру Лору.
Я не буду мучить вас, заставляя исповедоваться. Я вижу и знаю, что вы
слишком честный человек, чтобы отрицать это. Я не виню вас, но скорблю, что
в сердце ваше вкралась любовь, обреченная на безнадежность. Правда, вы не
делали никаких попыток говорить об этом моей сестре. Вы виноваты только в
слабости и в том, что не умеете блюсти собственные интересы, больше ни в
чем. Если б вы хоть раз поступили менее сдержанно и скромно, я бы приказала
вам оставить наш дом немедленно и без предупреждений, я бы ни с кем не
стала советоваться. Но в данном случае я виню только ваш возраст и ваше
положение - не вас лично. Дайте руку, я причинила вам боль и сделаю еще
больнее, но этому помочь нельзя. Дайте сначала руку вашему другу Мэриан
Голкомб.
Я был тронут до глубины души этой неожиданной добротой, теплой,
благородной, этим бесстрашным дружелюбием, обращенным ко мне, как к
равному. Они взывали прямо к моему сердцу, чести, мужеству. Я хотел
взглянуть на нее, но глаза мои были влажны, я хотел поблагодарить ее, но
голос изменил мне.
- Выслушайте меня, - сказала она, умышленно не замечая моего волнения,
- выслушайте, и покончим с этим. |