За рулем моей машины сидел Ваня Ордынский, в «УАЗе» Сумарокова – криминалист Максимов, большой спец по применению лака для волос в изготовлении слепков, и водитель из прокуратуры. Следователь не счел нужным ничего объяснять, а я – спрашивать.

Мы доехали до городской окраины и остановились у старой мазанки. Сумароков махнул мне рукой, заставляя выйти из хорошо протопленного салона в зябкую муть рассвета. Худая дворняга, прикованная колодезной цепью к сараю, встретила нас лаем, на который вышел хозяин – крепкий еще старик лет шестидесяти пяти, с седыми волосами и небритый.

– А‑а! Ну, заходьте, заходьте, – пропустил он нас, укоротив собачью цепь. – Цыц, Шельма, цыц!.. Всех‑то сколько будет?

– Пятеро, – ответил Володя, войдя в сени, – с вами шестеро, значит.

– Не, так не пойдет, – помотал старик седой гривой. – На столько у меня «коногонок» не достае, а без их тама делать неча, я на себя душегубства не беру.

– Ладно, ладно, Михеич, хватит и четверых. До шурфа дотянем ли?

– До Монголии дотянем – смену ишачил и в зарядку не сдавал, – попробовал на стене лампу‑«коногонку» Михеич.

Вошла бабка, мы поздоровались. Она завернула в старую газету еще более старое сало, краюху хлеба и две неочищенные луковицы.

– И «шахтерок» у меня четыре, и сапогов, два года назад комиссию начальников водил, они кинули по‑барски, – выложил старик на лавку четыре черных костюма из плотной ткани, похожей на брезент.

– Ты что, решил в шахту лезть? – догадался я наконец, перехватив плутоватый взгляд Сумарокова.

– В шахту не лазят, сынок, – ответил вместо него Михеич. Дефектом слуха старик не страдал. – В шахту спускаются и там ходят. А лазят и ползают по земле.

– Она же завалена?

– Завалена, забучена, – согласился старик, – но два года тому пройтись по трем горизонтам до шурфа было можно. Ясное дело, тому, кто знает. А я в ней, родимой, четвертак отмантулил – авось найдем дырочку, до конца, чай, не додавило.

Я думал, что такие старики остались только в бажовских сказках.

– За восемнадцать‑то лет? – усомнился.

– Ну уж, восемнадцать! Было дело, закрыли шахтенку, а как рынок начался – воду откачали, и лет пяток еще над копром звездочка светила. Сгодились и в полметра пласты‑самокопы на этом «нерентабельном предприятии», как «Южанку» государство окрестило, долго руки нагревали. Двести тридцать пятый горизонт – тот давно отработали, еще в семьдесят восьмом. Семьсот двадцатый – в восемьдесят третьем, а на километровой глубине она аж до девяносто первого трубила, да на демонтаж года два ушло.

Мы проехали по безлюдному Градинску. Солнце пробивалось сквозь предрассветное марево, мутное море разбивалось о причал. Жухлый ковыль покрылся позолотой, ветер порывами пригибал стебли к земле – степь встречала нас взволнованно, как провожал залив. По мере приближения к одинокому копру утро теплело, ко дню обещало распогодиться.

Касок в мешке оказалось только три. Лезть в обвальную шахту с незащищенной головой Михеич никому не позволил – так отпал еще один кандидат в диггеры – сержант Ордынский. Он отправился к вентиляционному стволу, выходившему на поверхность между кладбищем и железной дорогой, с ним поехала наша одежда.

Прокурорскому водителю и эксперту было приказано сидеть на связи.

Спуск по мокрому, осклизлому стволу занял сорок две минуты.