- Дэвид! - начал он, сжав губы и растянув рот в ниточку. - Если мне
приходится иметь дело с упрямой лошадью или собакой, как, по-твоему, я
поступаю?
- Не знаю.
- Я ее бью.
Я что-то беззвучно пробормотал и почувствовал, как у меня перехватило
дыхание.
- Она у меня дрожит от боли. Я говорю себе: "Ну, с этой-то я
справлюсь". И хотя бы мне пришлось выпустить всю кровь из ее жил, я все-таки
добьюсь своего! Что это у тебя на лице?
- Грязь, - сказал я.
Мы оба знали, что это следы слез. Но если бы он повторил свой вопрос
двадцать раз и при каждом вопросе наносил мне двадцать ударов, я уверен, мое
детское сердце разорвалось бы, но другого ответа я бы не дал.
- Ты очень понятлив для своих лет, - продолжал он со своей обычной
мрачной улыбкой, - и, вижу, ты очень хорошо понял меня. Умойтесь, сэр, и
пойдем вниз.
Он указал на умывальник, напоминавший мне миссис Гаммидж, и кивком
головы приказал немедленно повиноваться.
Я почти не сомневался, как не сомневаюсь и сейчас, что он сбил бы меня
с ног без малейших угрызений совести, если бы я замешкался.
- Клара, дорогая, - начал он, когда я исполнил его требование и он
привел меня в гостиную, причем его рука покоилась на моем плече, - Клара,
дорогая, теперь, я надеюсь, все уладится. Скоро мы отучимся от наших детских
капризов.
Видит бог, что я отучился бы от них на всю жизнь, и на всю жизнь, быть
может, стал бы другим, услышь я в то время ласковое слово! Слово ободряющее,
объясняющее, слово сострадания моему детскому неведению, слово приветствия
от родного дома, заверяющее, что это мой родной дом, - такое слово родило бы
в моем сердце истинную покорность мистеру Мэрдстону вместо лицемерной и
могло бы внушить мне уважение к нему вместо ненависти. Кажется, моя мать
была огорчена, видя, как я стою посреди комнаты, такой испуганный, сам на
себя непохожий, а когда я бочком пробирался к стулу какой-то скованной,
несвойственной детям походкой, она следила за мной взглядом еще более
печальным, но слово не было сказано, и все сроки для него миновали.
Мы пообедали одни - мы трое. Казалось, он был очень влюблен в мою мать
- боюсь, что по этой причине он не стал мне более приятен, - и она была
очень влюблена в него. Из их разговора я понял, что его старшая сестра
поселится у нас и ее ждут сегодня вечером. Не знаю, тогда ли, или позднее я
узнал, что мистер Мэрдстон, не принимая сам участия в делах, был
совладельцем либо просто получал ежегодно какую-то часть прибылей
лондонского торгового дома по продаже вин, с которым был связан еще его
прадед, и из тех же доходов получала свою долю его сестра; упоминаю теперь
об этом между прочим.
После обеда, когда мы сидели у камина и я помышлял о бегстве к Пегготи,
но не решался ускользнуть, опасаясь нанести обиду хозяину дома, к садовой
калитке подъехала карета, и мистер Мэрдстон вышел встретить гостя. |