Изменить размер шрифта - +

     - Дэвид! - начал он, сжав губы и растянув рот в  ниточку.  -  Если  мне
приходится иметь дело с упрямой  лошадью  или  собакой,  как,  по-твоему,  я
поступаю?
     - Не знаю.
     - Я ее бью.
     Я что-то беззвучно пробормотал и почувствовал, как у  меня  перехватило
дыхание.
     - Она у  меня  дрожит  от  боли.  Я  говорю  себе:  "Ну,  с  этой-то  я
справлюсь". И хотя бы мне пришлось выпустить всю кровь из ее жил, я все-таки
добьюсь своего! Что это у тебя на лице?
     - Грязь, - сказал я.
     Мы оба знали, что это следы слез. Но если бы он  повторил  свой  вопрос
двадцать раз и при каждом вопросе наносил мне двадцать ударов, я уверен, мое
детское сердце разорвалось бы, но другого ответа я бы не дал.
     - Ты очень понятлив для своих лет, -  продолжал  он  со  своей  обычной
мрачной улыбкой, - и, вижу, ты очень хорошо понял  меня.  Умойтесь,  сэр,  и
пойдем вниз.
     Он указал на умывальник, напоминавший  мне  миссис  Гаммидж,  и  кивком
головы приказал немедленно повиноваться.
     Я почти не сомневался, как не сомневаюсь и сейчас, что он сбил бы  меня
с ног без малейших угрызений совести, если бы я замешкался.
     - Клара, дорогая, - начал он, когда я  исполнил  его  требование  и  он
привел меня в гостиную, причем его рука покоилась на моем  плече,  -  Клара,
дорогая, теперь, я надеюсь, все уладится. Скоро мы отучимся от наших детских
капризов.
     Видит бог, что я отучился бы от них на всю жизнь, и на всю жизнь,  быть
может, стал бы другим, услышь я в то время ласковое слово! Слово ободряющее,
объясняющее, слово сострадания моему детскому неведению,  слово  приветствия
от родного дома, заверяющее, что это мой родной дом, - такое слово родило бы
в моем сердце истинную покорность  мистеру  Мэрдстону  вместо  лицемерной  и
могло бы внушить мне уважение к нему вместо  ненависти.  Кажется,  моя  мать
была огорчена, видя, как я стою посреди комнаты, такой  испуганный,  сам  на
себя непохожий, а когда я бочком  пробирался  к  стулу  какой-то  скованной,
несвойственной детям походкой,  она  следила  за  мной  взглядом  еще  более
печальным, но слово не было сказано, и все сроки для него миновали.
     Мы пообедали одни - мы трое. Казалось, он был очень влюблен в мою  мать
- боюсь, что по этой причине он не стал мне более  приятен,  -  и  она  была
очень влюблена в него. Из их разговора  я  понял,  что  его  старшая  сестра
поселится у нас и ее ждут сегодня вечером. Не знаю, тогда ли, или позднее  я
узнал,  что  мистер  Мэрдстон,  не  принимая  сам  участия  в   делах,   был
совладельцем  либо  просто  получал   ежегодно   какую-то   часть   прибылей
лондонского торгового дома по продаже вин, с  которым  был  связан  еще  его
прадед, и из тех же доходов получала свою долю его сестра;  упоминаю  теперь
об этом между прочим.
     После обеда, когда мы сидели у камина и я помышлял о бегстве к Пегготи,
но не решался ускользнуть, опасаясь нанести обиду хозяину  дома,  к  садовой
калитке подъехала карета, и мистер Мэрдстон вышел встретить гостя.
Быстрый переход