- Они никогда не понимали вас, Микобер, - повторила его супруга. -
Возможно, они на это не способны. В таком случае это их несчастье. Я им
сочувствую в их несчастье.
- Мне очень жаль, дорогая моя Эмма, - смягчившись, сказал мистер
Микобер, - что я употребил выражения, которые могут быть сочтены грубыми. Я
хотел только сказать, что, уезжая за границу, я обойдусь как-нибудь и без
того, чтобы ваше семейство брало на себя почин и чествовало меня...
хладнокровно выталкивая на прощанье. Я предпочел бы покинуть Англию с такой
быстротой, которую сам сочту нужной, и не получать пинка от этих людей.
Однако, моя дорогая, если они отзовутся на ваше сообщение, что мне кажется
невероятным, судя по нашему с вами опыту, я совсем не хочу быть помехой
вашему желанию.
Уладив таким образом вопрос, мистер Микобер предложил миссис Микобер
руку, взглянул на книги и бумаги, нагроможденные на столе перед Трэдлсом,
заявил, что они больше не станут нам мешать, и вместе с миссис Микобер
церемонно покинул комнату.
- Дорогой мой Копперфилд, - сказал Трэдлс, откидываясь на спинку кресла
и поглядывая на меня с таким сочувствием, что глаза его покраснели, а
прическа показалась еще более нелепой, - я не прошу прощенья за то, что
заведу деловой разговор. Я знаю, вас это очень интересует и, может быть,
хоть немного отвлечет. Вы не слишком утомлены, мой милый?
- Я в полном порядке, - ответил я после паузы. - Но нам надо прежде
всего подумать о бабушке. Вы ведь знаете, что она вынесла.
- Да, да... Разве это можно забыть, - поспешно согласился Трэдлс.
- Но это еще не все, - продолжал я. - В течение последних двух недель у
нее были какие-то новые тревоги, и она ежедневно бывала в Лондоне. Часто она
уходила рано утром, а приходила вечером. Перед этой нашей поездкой она
пришла домой только в полночь. Вы знаете, как она печется о других. Она мне
не говорила ни слова о том, что ее сокрушает.
Лицо бабушки, изборожденное глубокими морщинами, было бледно. Она
сидела, не шевелясь, пока я не кончил, и тут по щекам ее потекли слезинки, и
она мягко положила свою руку на мою.
- Это пустяки, Трот, пустяки. Все уже позади. Как-нибудь ты все
узнаешь. А теперь, Агнес, моя дорогая, займемся нашими делами.
- Я должен воздать должное мистеру Микоберу, - начал Трэдлс. - Для
собственной своей выгоды он не привык трудиться, но когда речь идет о
других, он поистине неутомим. Мне никогда не приходилось встречать подобного
человека. Той работы, которую он проделал теперь, хватило бы лет на двести.
Прямо поразительно, с каким жаром он трудился, как стремительно, не жалея
себя, днем и ночью нырял в груды бумаг и книг! Я уже не говорю о
бесчисленных письмах на мое имя, которые курсировали между этим домом и
домом мистера Уикфилда, не говорю о письмах, которые он мне писал, сидя
напротив меня за столом, хотя так легко было сказать устно. |