Да уж, час действительно ранний. Чтобы прибыть в столицу к девяти утра, нам пришлось выехать из имения в пять. Официально на приём к Савельеву можно попасть с десяти утра, но, со слов сына, княгиня знала, что глава службы безопасности обычно приходит на работу к девяти, чтобы собраться с мыслями перед заседаниями Государственного или Регентского совета или заняться разбором неотложных дел.

Княгиня передала ему наше официальное заявление с просьбой расследовать «вопиющее происшествие»: нападение на наши земли и, в частности, моё ранение. Надо отдать должное: Григорий Павлович прочитал письмо, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Но взгляд… Взгляд его говорил о многом. В нём читался объём работы, который ему предстояло выполнить, чтобы либо закрыть наше дело (что вряд ли возможно, ведь «результат преступления» сидит перед ним), либо найти тех, кто на нас напал. Он также бросил взгляд на мою ногу, нарочито отставленную в сторону. Колено у меня хоть и сгибалось, но я должен был выглядеть недавно раненым, поэтому держал её чуть более демонстративно выпрямленной, чем обычно.

Пока Савельев изучал наше письмо, так уж вышло, что я изучал его. И, признаться, увиденное мне не понравилось. Прямо сейчас вокруг него вились чёрные мошки, впиваясь в тело и выгрызая мельчайшие кусочки плоти. При том на нас они не реагировали, пируя только Савельевым и едва ли не жадно причмокивая.

— Ваше сиятельство, позвольте спросить… — тем временем обратился он к княгине, — не было ли у вас в последнее время конфликтов? Ведь такое нападение… возможно, у него была причина, и, если мы её узнаем, поиски пойдут быстрее.

Княгиня холодно улыбнулась и ответила, как мы и договаривались:

— Уважаемый Григорий Павлович, вы же понимаете, что после неприятного инцидента на фронте, устроенного мне Светловыми, я живу почти затворницей. А после смерти родных — и подавно. Так что нет: мне не к кому предъявлять претензии, и я не могу указать на какой-либо род, который мог бы быть замешан в этом.

Фамилия Светловых прозвучала, а человек на должности главы службы безопасности не мог быть глупцом, даже если и был чьим-то ставленником. Однако мы дали понять, что пока не собираемся развязывать войну и будем не против, если корона сама накажет виновных и назначит виру. А уж размер виры корона всегда определяла щедро. Всё-таки ранение наследника, приведшее к инвалидности, — это серьёзный проступок.

— Я вас услышал, ваше сиятельство, — ответил он, ещё раз взглянул на мою ногу и добавил: — Простите, но по долгу службы я обязан попросить вас и ваших наследников дать показания и пройти медицинское освидетельствование.

— Я всё понимаю. Григорий Павлович, делайте, что должны.

Затем адъютант проводил нас в отдельный кабинет с кушеткой, куда к нам вышел военный лекарь, насколько я понял по виду и цвету костюма, а также по очкам на носу. Он явно удивился, когда начал сканировать меня на предмет повреждений.

Видимо, он надеялся быстро уладить дело, получив соответствующие указания. Но фокус не удался. Лекарь водил руками надо мной, и я наблюдал, как изумрудно-зелёная магия окутывает моё тело, что интересно, совершенно без неприятных ощущений. Ещё я сделал вывод, что этот лекарь был явно сильнее Лемонса, судя по насыщенности цвета силы. У Лемонса он был бледно-зелёный. Впрочем, диагностика — это не лечение. А на лечение Лемонса у меня реакция была вполне положительной.

Интересен мне был момент с проклятиями-благословениями. Что, как и на кого действует? Почему на саму княгиню якобы наложили благословение, а она страдает? Не из-за принадлежности же к спектру тёмных, в конце концов. Разделение ведь искусственное.

Между тем брови лекаря медленно сошлись на переносице, он явно не понимал, что со мной. А когда дело дошло до ноги, он тихо выругался.