|
Их истолкование своей сущности находилось фактически на грани саморекламы. Большинство из них получили образование в Европе и Америке, где иностранное происхождение заставляло их держаться вместе, хотя бы только для того, чтобы сохранять комфортабельную среду интеллектуальной самоидентификации. Таким образом, у них складывалось и укреплялось чувство отчуждённости от общества, которое повело многих из них к революционному идеалу. Это было особенно полезно, так как попутно они достаточно глубоко знакомились с культурой врага, что было жизненно важно при выборе его слабых мест. У большинства этих людей уже имелись те или иные предпосылки для перехода к иной системе религиозных верований. А дальше оставалось лишь указать им объекты для проявления ненависти – конкретных людей, которых они при своём юношеском максимализме могли обвинить в тех или иных грехах и бедах, – а потом решать, как расправляться с их выдуманными врагами – то ли поодиночке, то ли толпой. Последнее могло подкрепляться если не их убогим пониманием действительности, то хотя бы иллюзией драматизма.
И по прошествии определённого времени он, Эмир, как его называли помощники по борьбе, сделается новым мессией, верховным арбитром всего мирового исламского движения. Внутрирелигиозные разногласия (например, между суннитами и шиитами) он намеревался прекратить, объявив объединительную фетву[75] или провозгласить веротерпимость верховной добродетелью мусульманина, что должно будет восхитить даже его врагов. В конце концов, разве у христиан не существовали сотни, а то и несколько сотен сект, которые по большей части прекратили многолетнюю борьбу между собой? Он мог даже добиться терпимого отношения к себе евреев, хотя это нужно оставить на более поздний этап, уже после того, как он воссядет на престол верховной власти, который, вероятно, будет помещаться во дворце, соответствующем мощи его обитателя, где‑нибудь поблизости от Мекки. Смирение является полезным качеством для лидера религиозного движения, ведь, как утверждал язычник Фукидид задолго до пришествия пророка, из всех проявлений силы на людей наибольшее впечатление производит сдержанность. Он намеревался достичь наивысшего из возможных положений. Для этого потребуются время и терпение, да и его успех вряд ли можно гарантировать. К большому несчастью, ему приходилось зависеть от фанатиков, каждый из которых обладал мозгом и, следовательно, способностью мыслить. Такие люди могли, несомненно, повернуть против него и попытаться сместить его, руководствуясь своими собственными взглядами на религию. Они могут даже создать новое верование – ведь они настоящие фанатики, каким был пророк Мохаммед, но Мохаммед, да пребудут с ним мир и благословение, был самым благородным из людей и вёл достойную и благородную борьбу против языческих идолопоклонников, тогда как ему приходится прикладывать усилия для достижения своей цели внутри мира правоверных. В таком случае является ли он благородным человеком? Трудный вопрос. Но разве не является его обязанностью перенесение ислама на почву современного мира, освобождение его из той ловушки, в которой он пребывает с глубокой старины? Разве может Аллах желать, чтобы его правоверные оставались в путах представлений седьмого столетия? Конечно, нет. Ислам был когда‑то центром человеческой учёности, религией развития и познания, но позднее сбился с пути, оказавшись в руках великого хана, а затем подвергнувшись тяжелейшим ударам неверных с Запада. Эмир действительно верил в Святой Коран и в то, чему учили имамы, но притом он хорошо видел окружающий его мир и фактическую сторону человеческого бытия. Власть имущие ревниво охраняли свою власть, и религия имела к этому мало касательства, потому что власть сама по себе является сильнейшим наркотиком. А людям нужно что‑то – лучше кто‑то, за кем можно будет следовать, если у них появится шанс двинуться вперёд. Свобода, как концепция в трактовке европейцев и американцев, была слишком хаотическим явлением – он хорошо понял это, слушая ораторов в Углу Гайд‑парка. |
