--  Расшумелись.  -- сказала она. -- Огорчились, что нельзя посмотреть

на висельников, -- вот  почему.  Мне  с  ними  пойти  некогда, а Том еще не

вернется с работы.

     -- Почему нам нельзя посмотреть, как вешают? --  оглушительно  взревел

мальчик.

     --  Хочу  посмотреть,  как  вешают!  Хочу  посмотреть,  как вешают! --

подхватила девочка, прыгая вокруг.

     Уинстон вспомнил, что сегодня вечером в Парке будут вешать евразийских

пленных -- военных преступников. Это популярное зрелище устраивали примерно

раз в месяц. Дети всегда скандалили -- требовали, чтобы их повели смотреть.

Он отправился к себе. Но  не  успел  пройти  по коридору и шести шагов, как

затылок  его  обожгла  невыносимая  боль.  Будто  ткнули  в  шею   докрасна

раскаленной проволокой. Он повернулся на месте и увидел, как миссис Парсонс

утаскивает мальчика в дверь, а он засовывает в карман рогатку.

     --  Голдстейн!  --  заорал  мальчик, перед тем как закрылась дверь. Но

больше всего Уинстона поразило выражение  беспомощного страха на сером лице

матери.

     Уинстон вернулся к себе, поскорее прошел мимо телекрана и снова сел за

стол, все еще потирая  затылок.  Музыка  в  телекране  смолкла.  Отрывистый

военный  голос  с  грубым  удовольствием  стал  описывать  вооружение новой

плавающей крепости,  поставленной  на  якорь  между  Исландией и Фарерскими

островами.

     Несчастная женщина, подумал он, жизнь с такими детьми -- это  жизнь  в

постоянном страхе. Через год-другой они станут следить за ней днем и ночью,

чтобы  поймать  на идейной невыдержанности. Теперь почти все дети ужасны. И

хуже  всего,  что  при   помощи   таких  организаций,  как  разведчики,  их

методически превращают в необузданных маленьких дикарей, причем у них вовсе

не возникает желания бунтовать против партийной дисциплины.  Наоборот,  они

обожают  партию  и все, что с ней связано. Песни, шествия, знамена, походы,

муштра с учебными  винтовками,  выкрикивание  лозунгов, поклонение Старшему

Брату -- все это для них увлекательная игра. Их натравливают на чужаков, на

врагов системы, на иностранцев, изменников, вредителей,  мыслепреступников.

Стало  обычным делом, что тридцатилетние люди боятся своих детей. И не зря:

не проходило недели, чтобы в "Таймс"  не  мелькнула заметка о том, как юный

соглядатай -- "маленький  герой",  по  принятому  выражению,  --  подслушал

нехорошую фразу и донес на родителей в полицию мыслей.

     Боль  от пульки утихла. Уинстон без воодушевления взял ручку, не зная,

что еще написать в дневнике. Вдруг он снова начал думать про О'Брайена.

     Несколько лет  назад...  --  сколько  же?  Лет  семь,  наверно, -- ему

приснилось, что он идет в кромешной тьме  по  какой-то  комнате.  И  кто-то

сидящий  сбоку  говорит  ему: "Мы встретимся там, где нет темноты". Сказано

это было тихо, как бы между  прочим, -- не приказ, просто фраза. Любопытно,

что тогда, во сне,  большого  впечатления  эти  слова  не  произвели.