Ночная мне была отрадней тихой,

         Украшенной звездами ночи: там,

         С мутящим землю бешенством стихий,

         Я бешенством души моей сливался.

         Здесь каждая звезда из мрака бездны,

         Там одинокая меж одиноких,

         Подобно ей потерянных в пространстве,

         Как бы ругаясь надо мною, мне

         Мой жребий повторяла, на меня

         С небес вперяя пламенное око.

         Так, в исступлении страданья, злобы

         И безнадежности, скитался я

         Из места в место; все во мне скопилось

         В одну мучительную жажду смерти.

         "Дай смерть мне! дай мне смерть!" — то

         было криком

         Моим, и плачем, и моленьем

         Пред каждым бедствием земным, которым

         На горькую мне зависть гибли люди.

         Кидался в бездну я с стремнины горной:

         На дне ее, о камни сокрушенный,

         Я оживал по долгой муке. Море в лоно

         Свое меня не принимало; пламень

         Меня пронзал мучительно насквозь,

         Но не сжигал моей проклятой жизни.

         Когда к вершинам гор скоплялись тучи

         И там кипели молнии, туда

         Взбирался я, в надежде там погибнуть;

         Но молнии кругом меня вилися,

         Дробя деревья и утесы: я же

         Был пощажен. В моей душе блеснула

         Надежда бедная, что — может быть —

         В беде всеобщей смерть меня с другими

         Скорей, чем одинокого, ошибкой

         Возьмет: и с чумными в больнице душной

         Я ложе их делил, их трупы брал

         На плечи и, зубами скрежеща

         От зависти, в могилу относил:

         Напрасно! мной чума пренебрегала.

         Я с караваном многолюдным степью

         Песчаной Аравийской шел;

         Вдруг раскаленное затмилось небо,

         И солнце в нем исчезло: вихрь

         Песчаный побежал от горизонта

         На нас; храпя, в песок уткнули морды

         Верблюды, люди пали ниц — я грудь

         Подставил пламенному вихрю:

         Он задушил меня, но не убил.