Но было то предтишье подходящей

         Беды; народ скорбел, и бледность лиц,

         Потупленность голов; походки шаткость

         И подозрительность суровых взглядов —

         Все было знаменьем чего-то, страшно

         Постигнувшего всех, чего-то, страшно

         Постигнуть всех грозящего; кругом

         Ерусалимских стен какой-то мрачный,

         Неведомый во граде никому,

          Бродил и криком жалобным, на всех

         Концах всечасно в граде слышным: "Горе!

         От запада и от востока горе!

         От севера и от полудня горе!

         Ерусалиму горе!" — повторял.

         А я из всех людей Ерусалима

         Был самый трепетный. В беде всеобщей

         Мечталась мне страшнейшая моя:

         Чудовище с лицом закрытым, мне

         Еще неведомым, но оттого

         Стократ ужаснейшим. Что он сказал мне —

         Я слов его не постигал значенья:

         Но звуки их ни день, ни ночь меня

         Не покидали; яростью кипела

         Вся внутренность моя против него,

         Который ядом слова одного

         Так жизнь мою убил; я приговора

         Его могуществу не верил; я

         Упорствовал обманщика в нем видеть;

         Но чувствовал, что я приговорен...

         К чему?.. Неведенья ужасный призрак,

         Страшилище без образа, везде,

         Куда мои глаза ни обращал я,

         Стоял передо мной и мучил страхом

         Неизглаголанным меня. Против

         Обиженного мной и приговор мне

         Одним, еще непонятым мной, словом

         Изрекшего, и против всех его

         Избранников я был неукротимой

         Исполнен злобой. А они одни

         Между людьми Ерусалима были

         Спокойны, светлы, никакой тревогой

         Не одержимы: кто встречался в граде

         Смиренный видом, светлым взором

         Благословляющий, благопристойный

         В движениях, в опрятном одеянье.