|
— Пусти, скотина! «Нет». Тимур не видел губ Ворожцова, не слышал этого слова, но знал, что тот произнес его. Так иногда случается: человек ступает за грань обычных чувств. Тимур знал, что за углом будки произошло что-то ужасное, непоправимое. Знал и беспомощно сжимал пальцами мокрую траву, понимая, что идти за этот угол нельзя. Там… Черные хлопья. Стужа. И смерть. Тимура уже никто не держал. Рядом поднималась Леся. На ней буквально висел Ворожцов, не давая встать и пойти к Мазиле. И Тимур следил за их смазанными движениями на фоне светло-серого неба, как за дергающимся изображением со старого кинопроектора на простыне. Им однажды крутили древнюю черно-белую пленку на уроке истории… Постепенно происходящее ускорялось, движения Ворожцова и Леси становились плавней, в мир возвращались цвет и звук. Холод и боль. Леся вывернулась из рук Ворожцова и, не соображая, кинулась к углу будки. Тимур в последний момент успел схватить ее за ногу, подтянуть к себе и повалить наземь. — Пусти! — прошипела девчонка. И дернулась так же яростно, как только что рвался он сам. — Ему помочь надо! Пусти! Тимур, морщась от пульсирующей боли в запястье, прижал ее руки к земле. Навалился. Подоспел Ворожцов, помогая удержать взбесившуюся Лесю. — Пустите, изверги! — завопила Леся, дергаясь, как угодивший в капкан зверь. — Садюги, что ж вы делаете! Пустите! — Нельзя туда, — быстро заговорил Ворожцов, изворачиваясь и дотягиваясь до оброненного наладонника. — Ни в коем случае! — Там Мазила! — завопила Леся. — Вы что творите?! — Нет-нет, нельзя, — как заведенный повторил Ворожцов, протирая рукавом экран. — Аномалия все еще там! — Ну и что! — не унималась Леся, дергаясь в руках Тимура. — Ему нужно помочь! Мы просто поможем ему… Вытащим… — Нет, — хрипло сказал Тимур. — На нее нельзя смотреть. Иначе… Его передернуло от всплывшего в памяти сумрачного мира, где за пепельным бураном таится такая боль, от которой одно лекарство: смерть. По сравнению с этим потянутые связки и шишка на затылке — ничего не значащая ерунда! Там, за этими кружащимися хлопьями, человеку показывают то, после чего ему становится незачем жить. Догадка как обухом по голове шарахнула Тимура. Он закрыл глаза, понимая, в кого выстрелил Мазила. Точнее… вовсе не мазила. Ведь промахнуться в самого себя довольно сложно. — Нет, — не узнавая своего голоса, выдохнул Тимур. — Нет, Леся, туда сейчас нельзя. Ему мы больше… Он не стал завершать фразу. Повернул голову к Ворожцову и поймал его потерянный, но понимающий взгляд. Леся тоже наконец перестала дергаться. Не всегда нужно заканчивать фразы. Иногда недосказанность понятней. Правда… от этого не легче. Они лежали на земле за трансформаторной будкой еще минут пять или даже дольше. |
