Примерно час мы по очереди бросали друг друга. Если уставали, один из нас ухватывал второго за шею руками или за талию ногами. Мы кричали от боли, которой не чувствовали, а на самом деле получали передышку.

– И как долго мы будет бороться? – спросил я Барнса, когда он прижимал меня к себе медвежьим захватом.

– Понятия не имею, – ответил он. – Им давно пора развести нас по углам.

Но такого желания у них не возникало, так что поединок продолжался. К четвертому часу домашних заготовок у нас не осталось и мы начали импровизировать. Я швырнул его оземь, и он забился в агонии. Я даже опустился рядом с ним на колени, испугавшись, а не сломал ли ему чего.

– Все нормально, – прошептал он. – Но я понял, если падать раскинув руки и ноги, шуму больше, а зрителям кажется, что от тебя осталось мокрое место.

– Давай попробуем, – шепнул я в ответ.

Он поднялся, вроде бы с огромным трудом, швырнул меня оземь, и оказалось, что он абсолютно прав, так что следующие полчаса мы поочередно летели на ринг.

Но зрителям это наскучило, вот и пришлось изобретать новые приемы. С выдумкой у нас обоих все было в порядке, и мы так увлеклись, что и не заметили, как наступило новое утро, то есть боролись мы уже двадцать четыре часа.

– Как ты? – спросил он, в очередной раз зажав мне голову под мышкой.

– Проголодался, – ответил я.

– Ну, если мы с тобой проголодались, значит, они тоже проголодались. Ничего, мы их пересидим.

Мы боролись еще одни сутки, и вот тут зрители уже начали выказывать нетерпение, как от голода, так и от желания справить нужду. Но они настолько увлеклись поединком, что некоторые из них, когда после броска Барнса я оказался во втором ряду, стали молотить меня кулаками и колоть острыми предметами, так что я поспешил вернуться на ринг.

– Они меня ненавидят! – прошептал я ему, когда мы «намертво» зажали друг друга.

– Половина освистала меня, когда я выбросил тебя за пределы ринга, – ответил он.

– Правда? – удивился я. – Давай я выброшу тебя и поглядим, что получится.

Я выбросил, и половина зрителей, которые не трогали меня, принялись колотить Барнса.

– Знаешь, – сказал я ему, когда он вернулся на ринг и мы прикидывались, что очень хотим оттоптать пальцы друг другу, – вид спорта, который мы придумали, несет в себе огромный потенциал. Я думаю, эти пришельцы предпочли бы наблюдать за нами, а не воевать.

– В твоих словах что‑то есть. – Он схватил меня за ногу и вывернул ее. Пока я падал, добавил: – Как я понимаю, мы уже боремся двое с половиной суток. Не знаю, как ты, а мне скоро захочется отлить.

– Не думаю, что они позволят нам покинуть арену. – Я сделал вид, будто втыкаю большой палец ему в глаз.

– Не спросив, не узнаешь, – ответил он и, шатаясь, направился к пришельцу, который открывал поединок.

Что‑то ему сказал, тот задумался, потом вышел на ринг.

– Объявляется десятиминутный перерыв, чтобы участники поединка могли перекусить.

И нас отвели в подземную тюрьму.

– Насчет еды я ему ничего не говорил! – пожаловался Барнс.

– Знаю, – ответил я, – но он, возможно, не хотел объявлять во всеуслышание, что останавливает поединок, чтобы ты смог облегчиться.

Десять минут истекли, и мы вновь «набросились» друг на друга. Но я знал, что долго мы не протянем, потому что не могли придумать ничего нового и едва не падали с ног от недосыпа.

Мы «сражались» друг с другом семьдесят два часа, когда я рухнул после удара Барнса, хотя его кулак прошел в двух дюймах от моей головы.