— Не силы ты в себя влил, а водку с пивом, — вмешался Чугун. — Я тебя, козла, пёр на спине домой, когда нас повязали менты.

— Всё равно, вот вам моя рука! — заявил Чистяков. — Со вчерашнего дня я числю вас в своих единомышленниках.

Протянутаяпоэтомрукавыгляделакрайне непривлекательно, однако Митя её пожал, пожалуй, даже с излишней горячностью и силой, так что Чистяков сморщился от боли.

— По вашему виду не скажешь, что вы так сильны, — потирая ладонь, сказал он. — Качаетесь?

— Кажется, я могу теперь отдохнуть, — сказал Чугун. — А ты, парень готовься к дружбе с То ляном: будешь поить его за свои деньги, таскать на загорбке и ночевать с ним в ментовке.

— Не обижай, Чугун, я таких друзей, как ты, не бросаю, — нахмурился поэт. — Я тебя иногда утомляю, это правда, но уже давно ты — мой соавтор.

— Это ещё что за должность? — подозрительно глянул на собутыльника Чугун.

— Ты меня вдохновляешь насоздание шедевров, — значительно промолвил поэт. — Говоря твоим языком, ты — подельник многих моих стихотворений, а по-культурному — соавтор.

— Ну ты даёшь! — ухмыльнулся Чугун. — С тобой не прокиснешь, что-нибудь да ляпнешь, хоть и не в тему, но прикольно.

Дверные запоры заскрипели, залязгали, в камеру заглянул майор и поманил Митю.

— Выходи!

— Майор, айн момент! — вскинулся Чистяков. — Мне надо кое-что тебе шепнуть.

Поэт устремился к двери, вытеснил майора в коридор и через минуту вернулся.

— Я Герасимычу нарисовал, кто ты есть. Сейчас у него бестолковка всё это усвоит, и он вас на своём горбу повезёт к твоему папаше.

— Зачем вы ему про это сказали? Неудобно как-то получилось.

— Неудобно штаны через голову надевать. А дать под дых менту, чтобы его образумить, всегда приятно. Кстати, там, не успели мы выйти, такая милашказатебя стала просить. Неужели ты не торопишься уединиться с ней в своих апартаментах?

Предположение Чистякова не оправдалось. Вместо майора Митю выпроводил из ментовки уже знакомый прапор, вручивший ему конверт с конфискованными деньгами, записной книжкой, двумя банковскими картами и ключами от квартиры.

— А где Соня? — спохватился он.

— На крыльце, — сказал прапор. — Стала права качать, и дежурный отправил её охладиться.

К рассвету на улице стало зябко. С Волги тянуло холодком, деревья робко пошумливали влажными от росы листьями. Соня стояла посреди двора и постукивала каблучком по асфальту. Митя быстро подошёл к ней и взял за руки. Она подалась к нему и прошептала:

— Какой ты горячий. А я озябла.

— В камере душно. И я не против, чтобы ты со мной согрелась.

— Но не здесь же! — отшатнулась Соня. — Пойдём отсюда подальше.

— Мне надо выйти на центральную улицу города, но я не знаю, где нахожусь, — сказал Митя.

— Пойдём, Гончаровка рядом, через квартал.

Выйдя на центральную улицу, Митя пооглядывался и, взяв под руку Соню, пошёл к дому, увенчанному часовой башенкой.

— Куда ты меня ведёшь? — сказала Соня. — Мне надо домой.

— Вокруг пусто. Ни трамваев, ни такси. Кстати, машину можно вызвать только из квартиры. Но куда торопиться? Эта ночь так необычна, во всяком случае для меня. А для тебя?

Соня вздохнула, прижалась к его плечу и не ответила.

— Уже полчетвёртого, — заметил Митя, поворачивая к своему дому.