– Не возражаю, сэр.

– У него были с собой документы?

– Нет, сэр, – ответил Маркони. – Скоро должна прибыть полиция.

– Отлично. – Розен встал и потянулся. – Знаете, Маргарет, люди вроде нас не должны работать в такое время суток.

– Мне нужно время от времени менять смену, – ответила Уилсон. Кроме того, она была старшей медсестрой в этой смене. – Интересно, что это такое? – спросила она через мгновение.

– Что именно? – Розен обошел вокруг стола на ее сторону, пока остальные занимались своей работой.

– Татуировка на руке, – ответила она. Маргарет Уилсон была весьма удивлена реакцией профессора Розена.

* * *

Переход от сна к бодрствованию обычно проходил для Келли легко, но не на этот раз. Его первой осознанной мыслью было удивление, но он не знал чему. Затем пришла боль, однако не сама по себе, а как отдаленное предупреждение о грядущей боли, причем отчаянной. Когда Келли понял, что может открыть глаза, он открыл их и увидел перед собой серый линолеум пола. Капли разбрызганной по нему жидкости отражали яркий свет ламп, сияющих сверху. Ему показалось, что тысячи игл пронзают ему глаза, и только после этого он понял, что настоящие болезненные иглы у него в руках.

Я – жив.

Почему это удивляет меня?

Он слышал, как двигаются вокруг люди, их приглушенные голоса, отдаленный звон курантов. Жужжание, сопровождаемое движением воздуха, объяснялось присутствием кондиционера, причем где‑то совсем близко – Келли ощущал спиной проносящуюся прохладу. Что‑то говорило ему, что он должен пошевелиться, что неподвижность делает его уязвимым, но даже после того, как он скомандовал своему телу шевельнуться, оно осталось неподвижным. И вот тут нахлынула настоящая боль. Она началась где‑то на плече и, подобно расходящимся кругам на поверхности пруда, стала расширяться. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы определить, что она собой представляет. Больше всего боль походила на сильный солнечный ожог, потому что все от левой стороны шеи и до левого локтя казалось обожженным. Он знал, что чего‑то не может вспомнить, чего‑то важного.

Так где я нахожусь, черт побери?

Келли казалось, что он ощущает какую‑то вибрацию – что это? Корабельные двигатели? Нет, что‑то непохоже, и через несколько секунд он понял, что это далекий шум городского автобуса, отъезжающего от остановки. Значит, это не корабль. Я в городе. Но почему я оказался в городе?

Перед его лицом промелькнула тень. Он открыл глаза и увидел нижнюю половину человеческого тела, облаченную в светло‑зеленый хлопчатобумажный комбинезон. Руки держали что‑то вроде блокнота. Келли не успел напрячь глаза, чтобы рассмотреть, мужская это фигура или женская, как она исчезла, и ему не пришло в голову произнести что‑нибудь, прежде чем он снова погрузился в сон.

– Рана на плече обширная, но поверхностная, – сказал Розен, обращаясь к нейрохирургу‑резиденту, стоявшей в тридцати футах от него.

– Зато какая потеря крови. Для переливания потребовалось четыре дозы, – заметила она.

– Раны от охотничьего ружья обычно именно такие. По сути, только одна из них серьезно угрожала позвоночнику. Пришлось серьезно подумать, прежде чем удалить эту дробину, не поставив под угрозу жизненно важные функции.

– Двести тридцать семь дробинок, но... – она поднесла рентгеновский снимок к свету, – похоже, вам удалось удалить все. Впрочем, у этого парня будет теперь превосходная коллекция веснушек.

– Потребовалось немало времени, – устало произнес Сэм, зная, что ему следовало поручить это кому‑то другому, но ведь, в конце концов, он сам вызвался.