– Х‑м‑м. – Лопатин и Толмасов переглянулись. – Возможно, это предположение не так далеко от истины, – нехотя согласился гэбэшник. Даже здесь, в миллионах километров от дома, он словно опасался, что их могут подслушать.

– Я рад, что и вы так думаете, Олег Борисович, – словно вспомнив о чем‑то, Руставели, в точности как Брюсов, поднял вверх указательный палец. – Чуть не забыл – вас хотел видеть Юрий.

– Меня? Зачем? – спросил Лопатин, с подозрением взглянув на кавказца и тщетно пытаясь прочитать в его лице намек на подвох.

Юрий Иванович Ворошилов, химик экспедиции, проводил большую часть времени в своей лаборатории, предпочитая людскому обществу общение с реактивами и щелочами. Это было вполне в его характере – использовать Руставели в качестве почтового голубя.

И вот этот «голубок», улыбаясь, выдал очередную колкость:

– Ворошилов весь изо льда, и ему вдруг захотелось в порядке эксперимента на несколько минут одолжить у вас ваше сердце, которое, как всем нам известно, самый что ни на есть пламенный мотор.

– Послушай, ты… – Лопатин ухватился за пряжку ремня, удерживающего его в кресле, но она почему‑то не поддалась.

Толмасов положил руку ему на плечо.

– Никаких скандалов, – внятно сказал он, а затем повернулся к Руставели. – Я зафиксирую этот инцидент в бортовом журнале. Вам объявляю выговор. Поняли?

– Так точно, товарищ полковник, – Руставели попытался щелкнуть несуществующими каблуками, что в условиях невесомости смотрелось крайне комично. – Выговор так выговор. Только какой смысл?

– Вернемся на Землю, там и узнаете, какой смысл, – угрожающе произнес Толмасов. – Вы что же, мятежник? – Будучи военным, он не смог подобрать для Руставели более худшего обвинения.

– Нет, всего лишь практичный человек, – невозмутимо отозвался черноглазый биолог. – Если мы вернемся на Землю, то я получу звание Героя Советского Союза, даже имея выговор. Если не вернемся, то на выговор мне будет вообще наплевать. Серьезно, Сергей Константинович, вам следует обдумывать систему административных взысканий более тщательно.

Полковник изумленно воззрился на грузина. Хуже всего было то, что в его словах имелась своя логика, правда, с точки зрения Толмасова, извращенная.

– Ну ладно, ладно, – начал Руставели, сообразив, что перегнул палку. – Успокойтесь. Ничего не имею против выговора… Но при том условии, что вы также не забудете отметить в журнале насмешливые и оскорбительные отзывы товарища Лопатина о моем народе.

Лопатин издал презрительный смешок. Он понимал, насколько наивно прозвучало требование Руставели. Понимал это и Толмасов. При Михаиле Горбачеве сотрудник «серого дома» еще мог бы ответить за подобный проступок, но, к несчастью, правление Горбачева длилось всего девять месяцев. Толмасов до сих пор гадал, не лежала ли в основе инсульта, погубившего генсека‑реформатора, веская причина 5, 54– миллиметрового калибра.

– Хорошо, – буркнул полковник, не поднимая на Руставели глаз, – на первый раз ограничимся устным выговором. Свободны.

Биолог, ухмыляясь, вылетел из рубки.

* * *

Самец омало подтолкнул Фралька к мосту.

– Ступай, – бросил он грубо. – И чтобы мы тебя на восточной стороне больше не видели.

«Увидите, – мысленно пообещал Фральк, – еще как увидите». Он осторожно шагнул на мост.

– Как только переберешься на ту сторону, мы его обрежем, – предупредил провожатый. – И поторопись, долго ждать не станем.