|
Тебя-то он убьет, не задумываясь, стоит только ему заподозрить, что ты для него опасна. Прислонившись спиной к кровати, Роз следила, как женщина приближается. Она позволила ей положить себе на плечи большие прохладные руки — такие руки могли бы хорошо месить сдобное тесто. — Люди меняются, — сказала она. — Ох, нет, не меняются. Погляди-ка на меня. Я никогда не меняюсь. Это — как палочка леденца. Откуси от нее, сколько хочешь, и все-таки прочтешь: «Брайтон». Такова уж человеческая натура. Она печально вздохнула прямо в лицо Роз — от нее пахло вином и чем-то сладким. — Исповедь... раскаяние, — прошептала Роз. — Это все религия, — возразила женщина. — Поверь мне, мы имеем дело со здешним миром. — Она потрепала Роз по плечу, дыхание с шумом вырвалось у нее из горла: — Давай, собирай вещи, и пойдем отсюда вместе со мной. Я о тебе позабочусь. Тебе нечего будет бояться. — Пинки... — Я позабочусь и о Пинки. — Я сделаю все... все, что вы хотите... — сказала Роз. — Вот теперь ты дело говоришь, милочка. — Если вы оставите нас в покое. Женщина отпрянула. Вместо неестественной улыбки, напоминающей похоронный венок, на лице ее неожиданно и неуместно мелькнула ярость. — Упрямица; — сказала она. — Была бы я твоей матерью... хорошую взбучку... Запавшие глаза на худощавом решительном личике с упрямым ртом вернули ей яростный взгляд — в воздухе запахло всеми войнами, потрясавшими мир; корабли готовились к бою, бомбардировщики поднялись в воздух. Лицо девушки было, как военная карта, отмеченная флажками. — Вот еще что, — сказала женщина, — тебя тоже могут засадить в тюрьму. Потому что тебе все известно. Ты сама мне сказала. Сообщница — вот кто ты такая. Это уж точно. — Разве вы не понимаете, — удивленно сказала Роз, — ведь если заберут Пинки, все будет мне безразлично! — Боже мой, — воскликнула женщина, — я же только из-за тебя и пришла сюда. Сначала я и смотреть-то на тебя не хотела, а теперь я просто не могу позволить, чтобы пострадал безвинный. — Эта фраза выскочила у нее с треском, как билет из автомата. — Ты что, и пальцем не пошевелишь, так и будешь ждать, пока он тебя убьет? — Он не сделает мне никакого вреда. — Ты молода. Ты не знаешь жизни, как я. — Есть вещи, в которых и вы ничего не смыслите. В то время как женщина продолжала рассуждать. Роз мрачно раздумывала, стоя у кровати, о Боге, рыдавшем в саду и страдавшем на кресте, о Молли Картью, горевшей в вечном огне. — Зато я знаю то, в чем ты ничего не смыслишь. Я знаю разницу между Добром и Злом. Этому тебя в школе не учили. Роз не нашлась что ответить. Женщина была права. Оба эти слова ничего для нее не значили. Их вкус был уничтожен солидной пищей: добродетелью и грехом. Женщина не могла сообщить ей об этих словах ничего нового — она знала по собственному опыту с математической точностью, что Пинки — это грех, а в таком случае, какое же имеет значение, прав он или не прав? — Ты просто спятила, — повторила женщина. — Наверно, ты и пальцем не пошевелишь, когда он будет убивать тебя. Роз медленно вернулась к действительности... «Ни одна душа не любит так, как эта». — Может, и не пошевельну, — упрямо сказала она. — Не знаю. |
