Здание на Тверской, 25 было лишь фасадом Литинститута. Настоящий институт, его сердцевина, пуповина, находился на улице Добролюбова, 9/11, в получасе езды на троллейбусе от кинотеатра «Россия» по направлению к Бутырскому валу. Это было общежитие.

Насколько я помню, общежитие отличалось довольно либеральным режимом, комнат хватало на всех. Я, например, только первую сессию жил вчетвером, а все последующие занимал отдельную комнату. Конечно, я чаще всего находился в гостях, но когда уставал или хотелось заняться делом, то уходил в свою комнату.

Поступив в Литературный институт, я с ужасом обнаружил, что практически не знаю мировой литературы, и поставил себе задачей изучить весь список рекомендуемой литературы не абы как, а с глубоким знанием текстов. Параллельно я изучал культурно-исторические эпохи, включая социализм. Книги по этим разделам у меня были, дореволюционные издания. Я не понимаю тех писателей, которые в состоянии написать, сбацать, слепить повестушку или поэмку, но никогда не учатся. Собственно, о лени и нежелании учиться русских писателей сказал Пушкин, но тут же поставил в образец Крылова и Карамзина.

В начале 1970-х годов мало кто из писателей понимал, что революция перевернула в России государственную идеологию, экономику, общественные и личные связи на социалистический и атеистический лад, и прежние смыслы классической литературы — Бог, Царь — были аннулированы, а Россия стала СССР. Казалось, и литературная классика сгинет в междоусобном хаосе, но Советская власть, притушив на время лампады перед её алтарём, зажгла перед писателями нового времени маяки электрификации, индустриализации и культурной революции, которые создали русскую советскую литературу, где ведущими смыслами стали светлое коммунистическое будущее человечества, человек труда, атеизм, дружба народов. Вокруг Дома русской советской литературы очень скоро возникли хаты, юрты, сакли, яранги, кибитки и подобные им постройки литератур народов СССР, которые плотно заселили талантливые писатели, пишущие в общем для всех русле социалистического реализма.

Приземление духовных смыслов литературы не могло ни сказаться на её насыщениями шедеврами, перед ней исчезли все горизонты, кроме коммунистического миража-призрака, который для литературы, воссоздающей художественную конкретику, так и не стал идеалом будущего. Советская литература была лишена Бога, но без него не стало в ней и Человека во всей его богочеловеческой полноте, поскольку была отвергнута истина, что одна его часть — земная, от природы, а другая, духовная — от Бога.

Таким образом, в СССР существовали две литературы: русская классика и русская советская, которая, никоим образом, не была продолжением классики. И вот почему. Русская классика возникла на последней стадии русского феодализма, когда идеалом русской цивилизации был Иисус Христос. В советское время идеалом стал Герой нарождающегося социалистического времени, каким его видел товарищ Сталин. Однако прошло совсем немного времени и этот земной идеал начал осыпаться, ветшать и превратился в хорошо оплачиваемый социальный заказ, и русская советская литература после двадцатых годов во многом утратила способность не только к самостоятельному творческому взлёту, но и к самодвижению.

Слепое и безропотное подчинение принципу партийности, отвратило писателей от служения Правде и Красоте, и литература превратилась в многолюдный вшивый рынок. В писательской среде большое влияние приобрели люди, чуждые и даже враждебные русской культуре. Общее число насельников Дома советской литературы достигло десяти тысяч, и после хрущёвской «оттепели» он к началу восьмидесятых годов превратился в затхлый приют для «инвалидов слова», чьи творческие потуги, в основном, были хилы, блёклы и безжизненны. Однако русская классика ещё не утратила своего влияние на русских литераторов, что привело к появлению достойной деревенской прозы и произведений о Великой Отечественной войне.