Должно быть, закладывался в изначальную схему королевской охотничьей дачи. Ага, охотничьей, как же. Тут и муравей не проползет. Место королевского уединения. Ничего, кроме как… э‑э… спать, тут явно не предполагалось.

Ничего такого, к чему бы она не привыкла. И никого, кто бы мельтешил тут и лыбился, в лицо или вослед, все едино.

– Построен этот домишко, – начал Ким из‑за ее спины, – из бревен, взятых тут же. От первой до последней доски. Таким образом, чтобы оберегать королевскую зависимость. Здесь мы… за кого заплачено… практически бессмертны. Здесь залечиваются наши раны и восстанавливаются наши силы. Лучшего места, – он снова на нее покосился, – не придумаешь.

– А почему тогда мне тут так… неплохо?

– Так они же срублены. – Ким постучал пальцем по стене, отозвавшейся звоном хорошо просушенного дерева. – Мертвые. А мертвое не может брать. Только отдавать. Ты не бойся, Имодж. Не на тебе первой в нашем роду проверено. Еще я слыхал, будто предки строили сами. Своими руками. Так что ничьей жизнью здесь не заплачено. Сказать по правде, руки чешутся пристроить сюда конюшню… сообразно правилам. Но не в этот раз.

– Взять бы да настроить из этого дерева домов, да поселить сюда людей. Был бы добрый город вместо злого леса, – вполголоса предложила Имоджин.

Ким пожал плечами.

– Лес это ведь не только деревья. Лес – это все вместе. Трава, земля, переплетение корней, подземная ала га… И добр он был бы только к тем, за кого плачено. На ночь мы окна закроем. И во двор без крайней необходимости лучше не выходить. Ночью – ни в коем случае. Вот. Если тебе надоест… поедем еще куда‑нибудь.

Голос у него был виноватый.

– Нет, – отозвалась Имоджин из‑за низенькой дверки, прорезанной в стене кухни. Там она все‑таки обнаружила сюрприз, поразивший ее воображение. Еще стоя снаружи, она обратила внимание, что задней стенкой строение примыкает к холму. К. невысокой земляной груде, тут и там выступающей скальными ребрами и щедро усыпанной рыжей прошлогодней хвоей. Оказалось, что домик был не пристроен, а буквально врезан в скалу. В этой второй комнатке, как раз и оказавшейся внутри холма, стояла посредине огромная бронзовая чаша.

И широкая каменная скамья рядом. Над чашей нависали трубы из обожженной глины с бронзовыми зелеными драконами вместо кранов.

– Это что‑то вместо бани, да?

Если бы отец не рассказал ей про обычаи римлян, ни за что бы не догадалась.

– Там, внутри скалы, бьет горячий источник, – пояснил Ким, заглядывая в «баню» через ее плечо. – Топить не надо.

Имоджин облизнулась. Банный обычай она любила всегда, а попробовать, вот так…

– Прямо сейчас, если хочешь, – предложил Ким, словно читая ее мысли. – Я подожду.

Ее лицо ответило – «о да!». Его рука протянулась, чтобы показать, как пользоваться краном, и столкнулась с ее рукой.

– Я там. – Ким кивнул в сторону зальчика‑прихожей и ретировался с поспешностью, выдавшей с головой всю игру его воображения. Имоджин затворила за ним дверь и потратила несколько секунд, размышляя, действительно ли надо наложить щеколду. Ф‑фу, ерунда какая! Она решительно заперлась и пустила воду в звонкую чашу. Среди ее вещей, прихваченных в дорогу, был секретный узелок, а в нем – шелковое платье без рукавов глубокого цвета красного вина. Под которое – эта мысль дразнила и волновала – можно вовсе ничего не надевать, и волосы к нему оставить распущенными. Вот сейчас она выйдет отсюда, разогретая, размякнув телом, постелет постель…

В самом деле, уже находясь в ванной, она обнаружила, что в доме дышится много легче, чем даже на крыльце.