Никакой заминки не происходит, только небрежный жест грудью, но она не поворачивается лицом к камере. «Его», – говорит Тюльпен.

Кадр останавливается, поверх него появляются титры.

Когда фильм закончился, в кинотеатре Грин‑вич‑Виллидж вокруг Трампера образовалась давка. Он сидел не двигаясь, словно находился под наркозом, пока до него не дошло, что его неуклюжие колени мешают людям пройти; затем он встал и вышел в проход вместе с толпой.

В ядовитых сладковатых испарениях, в хилом свете холла молодежь закуривала сигареты и топталась по кругу; захваченный медленно движущейся толпой, Трампер слышал обрывки разговоров.

– Настоящее дерьмо собачье, – заявила какая‑то девица.

– Я не знаю… я не знаю, – пожаловался кто‑то.

– Пакер все больше и больше зацикливается на самом себе, тебе не кажется?

– Ну, мне понравилось, но… – задумчиво произнес кто‑то.

– Играют они действительно неплохо…

– Но на самом деле они не актеры…

– Ну да, тогда люди…

– Да, здорово!

– Отличная операторская работа…

– Да, но она не имеет к этому отношения…

– Хочешь знать, что я говорю, когда смотрю такие фильмы, как этот? – спросил кто‑то. – Я говорю: «Ну и что?», вот что я говорю, приятель.

– Дай мне ключи, придурок…

– Еще один кусок дерьма про еще один кусок дерьма…

– Ну, это все относительно…

– Один черт!

«Простите…» – Богусу хотелось усмирить стройную шейку высокой девушки, что шла перед ним, хотелось развернуться и поставить на колени стайку желторотых философов, что за его спиной назвали фильм «воплощенным нигилизмом».

Уже у самого выхода он понял, что его узнали. Какая‑то девица с нездоровой кожей и глазами‑блюдцами вытаращилась на него, затем дернула своего спутника за рукав. Они пришли группой, и не успел Трампер и глазом моргнуть, как оказался окруженным у двери. Дверь состояла из двух половинок, но одна из них оставалась закрытой. После того как кому‑то удалось распахнуть вторую половинку, послышался восторженный гул одобрения, и на какое‑то мгновение Трамперу почудилось,, будто ему аплодируют. Затем юноша в какой‑то униформе, с элегантной бородкой братьев Смит и желтыми зубами, преградил ему путь.

– Простите, – произнес Трампер.

– Эй, это ты, – начал юноша и, повернувшись к своим друзьям, выкрикнул: – Эй, я же говорил вам, это тот самый парень…

И мгновенно не меньше дюжины зрителей вытаращили на него глаза.

– Я думала, он выше, – обронила какая‑то девушка. Кое‑кто из самых юных – совсем еще сопляков, глупых и хохочущих, – сопровождал его до самой машины.

Одна из девчушек, поддразнивая, пропела:

– Эй, едем ко мне, познакомимся с моей мамочкой!

Он сел в машину и уехал.

– Новый «фольксваген», – насмешливо произнес какой‑то парнишка. – Что‑то не похоже…

Трампер начал кружить по городу и потерялся; он никогда раньше не ездил на машине по Нью‑Йорку.

Наконец он заплатил таксисту и, следуя за ним, доехал до квартиры Тюльпен. У него все еще хранились ключи. Было уже за полночь, но он думал совсем о другом. О том, как долго он отсутствовал, какой срок беременности был у Тюльпен к окончанию работы над фильмом и сколько прошло времени с тех пор, как фильм выпустили в прокат. Хотя он уже догадывался, он представлял себе, как должна выглядеть Тюльпен сейчас: лишь немного более пухлой, чем в фильме.

Он попытался войти внутрь, но она заперлась на цепочку.