– Нет, к другой, – поправила она. – Которая налилась сильнее.

– Вот эта?

– Я все перепутала… – И она замолчала, потом тихонько ойкнула, когда ребенок начал сосать.

Трампер навел порядок в своей памяти; он приложил пеленку к неиспользованной груди, вспомнив, что из нее начнет капать, пока малыш будет сосать другую.

– Иногда из них просто брызжет струей, – пожаловалась она.

– Я знаю, – сказал он. – Они будут брызгать, если ты займешься любовью…

– Я не хочу этого делать, – напомнила она ему.

– Я знаю. Я просто так сказал…

– Тебе придется быть терпеливым, – шепнула она. – Мне еще хочется задеть тебя побольней.

– Ну да.

– Тебе придется подождать, пока мне больше не захочется обижать тебя.

– Ну конечно, я подожду.

– Я не думаю, что мне захочется и дальше причинять тебе боль, – сказала она.

– Я тебя ни в чем не виню, – ответил он, отчего она снова рассердилась.

– Это не твое дело, – оборвала она его.

– Конечно, не мое, – согласился он. Она ласково произнесла:

– Ты лучше бы не говорил так много, Трампер, а?

– Хорошо.

Когда младенец вернулся в корзинку, Тюльпен легла в кровать, прижавшись всем телом к Трамперу.

– Тебе все равно, как я его назвала?

– О, малыша? – откликнулся он. – Ну конечно нет! И как ты его назвала?

– Меррилл, – ответила она, проведя жестко основанием ладони вдоль его позвоночника. У него запершило в горле. – Видимо, я тебя очень люблю, – прошептала она. – Я назвала его Мерриллом, потому что подумала, что ты очень любил это имя.

– Да, – прошептал он.

– Я думала о тебе, видишь?

Он чувствовал, как ее тело снова сердится на него.

– Да, я знаю, – ответил он.

– Ты страшно меня обидел, Трампер, ты это знаешь? – спросила она.

– Да. – Он слегка дотронулся до ее колючего ежика.

– Ладно, – сказала она. – Не смей никогда забывать об этом.

Он пообещал, что никогда не забудет, после чего она обняла его, и ему приснился один из двух кошмаров, которые он видел чаще других. Он называл их вариациями на водную тему.

Один был про Кельма, с которым случалась невероятная беда, связанная с глубокой водой – в море или в холодном болоте. Этот сон всегда был таким страшным, что он никогда не пытался припомнить его в деталях.

Второй всегда был о Меррилле Овертарфе, который тоже находился в воде: он очень медленно открывал крышку люка у танка.

В шесть утра его разбудил жалобный писк младенца Меррилла. Груди Тюльпен намочили его тело, и постель пахла слегка кисловатым молоком.

Она прикрылась пеленкой, а он сказал:

– Посмотри, они текут. Видно, ты возбудилась?

– Это потому, что малыш заплакал, – упорствовала она, и он вылез из постели и отправился за ребенком. При этом у него возникла обычная утренняя эрекция, которую он не стал скрывать.

– Ты видела моего нового петушка? – спросил он, дурачась. – Знаешь, он все еще хранит девственность.

– Ребенок плачет, – сказала она, однако улыбнулась. – Дай сюда ребенка.