– Вы обязаны меня осуждать, – настаивал Стори. – Я был их отцом. Мой долг – защищать их, а не убивать.

– Но вы не доверяли себе. Вот и решили прервать их жизнь самым гуманным образом, на какой были способны, – размозжить им голову, когда они спят.

Глаза пациента наполнились слезами, он опустил лицо.

– Я поступил неправильно, – произнес он сдавленным голосом, – но никто меня не слушает. Никто мне не поможет.

Тони протянул руку и дотронулся до забинтованной культи:

– Теперь мы вам поможем, Том. Обещаю. Мы вам поможем.

***

Кэрол выпрямила спину и пошевелила плечами, крутанулась на кресле и выглянула в окно. На другой стороне улицы стояло белое здание из портлендского камня с изящным неоклассическим портиком. Раньше, она хорошо это помнила, в здании размещался бинго‑холл. Теперь там был ночной клуб «Афродита», буквы вывески, стилизованные под греческие, горели холодным неоновым светом. Мимо с дребезжанием проезжали автобусы, увозя рекламу фильмов и игровых приставок. Инспектор дорожного ведомства важно шагал к платной парковке, держа, как дубинку, переносную кассу‑автомат. Мир, изолированный от разных мерзостей – они были уделом ее профессии, – занимался своими делами. Она уже прочла материалы по Гаю Лефевру и дочитывала дело Тима Голдинга. Строчки начинали расплываться перед глазами: она читала весь день, не считая получасового перерыва на ланч. И не одна она. Всякий раз, поднимая голову от материалов, она видела, что ее сотрудники глубоко погружены в работу. Занятно: язык тела рассказал намного больше об их личности, чем напряженная и осторожная беседа за ланчем – сандвичи Стейси притащила из столовой.

Дон сидел, сгорбившись за своим столом, загородив рукой листки, словно школьник, не желающий, чтобы кто‑то списывал его задачки. Из коллег Кэрол он был не самым сообразительным, но это компенсировалось его упорством и полнейшей преданностью команде. И если уж она могла рассчитывать на чью‑то верность без всяких сомнений, так это на верность Дона. В прошлом он не раз доказывал свою надежность, однако до нынешнего утра она не сознавала, насколько ей важно это знать.

Спортивный, подтянутый Кевин сидел на стуле прямо, аккуратно разложив перед собой бумаги.

Время от времени он делал паузу и, глядя в пустоту, выкуривал сигарету. Потом записывал что‑то в лежавший тут же блокнот и продолжал чтение. Кэрол вспомнила, что он и всегда был таким педантичным, – тем трудней понять: как это он сошел с рельсов? При этом, подобно многим людям, которым приходится совершать насилие над собственной личностью, нарушив правила, он повел себя безоглядней, чем самый отчаянный авантюрист, что и привело его к измене. Кэрол убеждала себя, что он больше никогда не сделает такой ошибки, но сама не очень этому верила и надеялась, что он не сможет прочесть это в ее глазах.

Сэм Ивенс сгорбился в кресле напротив Кевина. Его пиджак висел на плечиках, зацепленных за ручку картотечного ящика. Рубашка была белая и накрахмаленная, с тщательно заглаженной складкой на рукаве. Он и Кевин заняли «курилку» в углу, подальше от Стейси и ее компьютеров. Стиль чтения Ивенса казался почти небрежным, словно он листал воскресные газеты. Его лицо ничего не выражало. Время от времени он извлекал из кармана брюк мини‑дисковый диктофон, бормотал в него что‑то и убирал на место.