– Испарилось! Нормально?

– Ну!

Я тоже смеялся. И Вера смеялась своим глубоким сопрано. Нам было хорошо… мы были пьяны. Рябина казалась безумно вкусной.

– Надо будет побольше рябины запасти на зиму, – сказал Сашка.

– Ага… рябина хорошо под виски идет, – согласился Владик. – Сейчас мы пойдем запасать рябину… Мы только вмажем по третьей и все пойдем запасать рябину.

– Я не буду, – сказал я.

– И я не буду, – сказала Вера. – И ты, Владик, не пей.

– Все будут пить! Сила советской комсомолии в кол лек ти визме!

Владик начал разливать виски. Я накрыл свой фужер рукой.

– Ты чего, Серый? Это же виски!

– Я не буду… И тебе не надо.

– Ты чего, учить меня будешь?

– Нет, не буду.

– А мне кажется: ты собрался меня поучить. Так?

Я промолчал.

– Давай сюда, Верка, свою посудину, – сказал Владик. – Налью.

– Влад, не надо.

– Еще и ты будешь меня учить?

Влад пьянел на глазах… Взгляд его сделался стеклянным, движения резкими. Таким я его еще не видел.

– Ладно, – сказал Влад. – Ладно… хрен с вами. Я сам выпью. Мы вот с Саней выпьем. Да, Саня?

И они с Саней выпили. И Влада понесло:

– А на хрен вы тут сидите, раз не пьете?

– Мы можем уйти, – сказал я. Вера кивнула.

– Ты то можешь, а вот ее я не отпускаю,

– Влад, что ты несешь?

– Я не несу… я раз го ва ри ваю… я тебя, Верка, предупреждаю! Чего ты из себя тут корчишь? Рассказать, что было на даче?

– Влад! – выкрикнула Вера.

– А… Влад! Ну, рассказать, как мы в постельке барахтались?

– А ты подонок, Влад, – сказал я.

– Ну, ты стебок, – сказала Маринка непонятно про кого,

– Подонок? Я подонок? А ну пошел вон из моей квартиры, урод. Валите все отсюда, кроме Сани…

– Ну и слава Богу, – сказала вдруг Вера. – Пойдемте, ребята?

– Все валите, – заорал Влад и ударил кулаком по столу. Попал по фужеру. Тонкое стекло лопнуло, из руки обильно хлынула кровь. Вскрикнула Маринка.

– Во, кровь! – сказал Саня.

– Нужно перевязать, – сказала Вера.

– Вали, вали… без сопливых скользко… Саня перевяжет.

И мы ушли. На улице было уже темно, сыпался мелкий дождь. Листва блестела в свете дождя. Мы остановились под фонарем. Настроение было гнусное. Как будто тебе плюнули в лицо.

– Ладно, – сказала Маринка, – я пошла… пока, стебки.

И она ушла, засунув руки в карманы куртки.

– Погуляем? – спросил я неуверенно.

– Дождь, – пожала плечами Вера. – И, если честно, нет настроения.

– Давай пойдем на площадку… спрячемся в «теремке».

– А у тебя сигареты есть?

– Есть… кажется. – Я пошарил по карманам и достал пачку «Родопи». Выяснилось, что сигарета последняя. – Во! Есть… ты же не куришь.

– Вот и хочу попробовать…

:  – Как знаешь, – ответил я.

И мы пошли на детскую площадку с песочницей, уродливой горкой и теремком. Теплый сентябрьский вечер на излете бабьего лета сочился дождем, а рядом со мной сидела самая красивая девушка на свете. Я прикурил сигарету и передал ей. Тогда, в семьдесят девятом, я еще не слышал «Окурочка», и слова «…сам пьянел от того, как курила ты „Тройку" с золотым на конце ободком» были мне неизвестны.