Девица скривилась и убежала.

– Лопай, горе ты мое! – сказала Горностаева девочке и снова закричала в коридор:

– Ты меня вообще то слышишь, сестрица?!

Девица вновь забежала на кухню, уже в другом платье, и умудрилась, натягивая чулок, чмокнуть дочь, потрепать Горностаеву по плечу, подмигнуть мне и спереть со стола бутерброд.

– Постараюсь не поздно! Если что – позвоню!

Валентина бросила ей вслед взгляд, способный пробить бронированную дверь, и заорала:

– Александра! Не смей убегать! Я кормила вас три года, теперь вы обо мне позаботьтесь!

В ответ ей хлопнула входная дверь.

Я напряженно думал, что бы сказать, особенно учитывая то, что меня тут как бы не замечали. Ситуацию спасла девочка.

Она тронула Горностаеву за руку и протянула ей ложку с кашей.

– На! Теперь я тебя буду кормить три года…

Валя засмеялась и поцеловала племянницу в измазанную кашей щечку. А потом соизволила мрачно посмотреть на меня.

– Зачем пришел? Тебя мне только не хватало.

– Валь, – мирно сказал я, – пойдем погуляем!

***

На улицу мы попали где то через час.

Я, конечно, догадывался, что детей иногда укладывают спать, но даже не подозревал, сколько мероприятий нужно совершить, чтобы это сделать. Я чувствовал себя выжатым как лимон после получасового изматывающего допроса на тему «А какую сказку ты еще знаешь?». Руки и спина болели после игры в любимого коня начдива Чапаева, но я был даже горд тем, как ловко я заманил младшую Горностаеву в ванную под предлогом продолжения этой игры. Правда, «Чапаев», хоть и чудом, но так и не утонул в реке Урал.

Я припарковался на набережной Фонтанки. Горностаева стояла у парапета, зябко кутаясь в плащ. Оценив ее сходство с бедной Лизой, я мялся рядом, не зная с чего начать.

– Откуда ты свалился на мою голову? – как всегда вопреки всяческой логике спросила она.

– У меня был знакомый, который в детстве свалился из окна. С тех пор он классно говорит по английски. И жалеет только о том, что не запомнил, каким именно боком стукнулся при падении. Говорит, что если бы запомнил, то смог бы писать потом научные работы и получить какое нибудь звание. Возможно, даже Нобелевскую премию.

– Наверное, случилось что то серьезное, раз ты стал повторяться, Скрипка.

Это все, для чего ты меня позвал?

– Слушай, Горностаева… – я старался говорить деловито, но с грустными женщинами у меня это редко получается.

Поэтому я не удержался и довольно жалобно вздохнул:

– Валя, мне нужна твоя помощь. Очень.

Она посмотрела на меня исподлобья.

– Хочу курить.

– Кури, здесь можно.

– В твоей машине. Я замерзла. И есть хочу.

– Прошу, – я с готовностью распахнул дверцу машины и стал церемонно ждать, пока Горностаева сядет. Я даже галантно захлопнул за ней дверцу.

Правда, заметив на стекле какую то грязь, я стал старательно соскребать ее ногтем, но, заметив презрительный горностаевский взгляд, сел на водительское место.

– Да, а что это ты там говорила про «почти безработную»?

– Ухожу из Агентства.

– А чего?

– Из за тебя…

Я подумал, что зря к ней поехал. А она взяла и закурила, нарушая все мои табу.

Стало понятно – я побежден. Будь проклят этот мерзкий понедельник!

***

Я хлопотал у плиты, на которой скворчала глазунья. Валя сидела за столом. Перед ней стояли бокал и бутылка «Нарзана». У нее было такое лицо, как будто она не знает, плакать ей или смеяться.