|
Он был нищим студентом художественной школы и, прежде чем обосноваться в Нью-Йорке, пережил несколько поистине ужасающих лет. О тех временах он никогда не вспоминал и не говорил, остались ли в Венгрии близкие ему люди. Несмотря на то, что Грегор гордился своим венгерским происхождением, особых сантиментов по этому поводу он не проявлял и называл своих компатриотов «цивилизованным народом, вечно оказывающимся не в том столетии». — Центральная Европа, — рассуждал он, — похожа на коралловый атолл в Тихом океане. Наступает прилив и её не видно. Приходит отлив, и она оказывается на месте. Самое большее, что о ней можно сказать, так это то, что она мешает судоходству. Когда я пью Токай и уже изрядно наберусь, то мне кажется, что в нем появляется привкус крови и морской воды. Грегор был обладателем высокого лба с залысинами, зачесанной назад и начинающей редеть темной шевелюрой, вкрадчивой, несколько архаичной улыбка и располагающей к себе круглой физиономией человека средних лет. Своим видом, как сказал ему однажды Деймон, Грегор похож на Будду, затевающего очередную шалость. Грегор говорил с мягким, специфическим акцентом. На его смуглом мадьярском лице светились глубоко посаженные полные насмешки глаза, а губы с дополнительной извилиной в уголках напоминали декоративный лук, предназначенный не для убийства, а для того, чтобы украшать стены жилища. У Грегора эта необычная кривизна означала лишь то, что его слова не следует воспринимать серьезно. Тем не менее он был преданным своему делу, одаренным художником. Его полотна выставлялись во многих галереях по всей стране, и кроме того он выступал оформителем множества бродвейских onqr`mnbnj. Творил он мучительно медленно, и дюжинами отвергал предложения, если пьеса не отвечала его вкусам. Поэтому он не мог позволить себе жить так, как живут богачи, а свою нищету, по сравнению с той роскошью, в которой купались его более податливые коллеги, Грегор превратил в предмет бесконечных шуток. Его жена Эбба, долговязая, очень милая женщина, с обветренным лицом жительницы пограничных земель прошлого века, происходила из шведов, давно осевших в Миннесоте. Она занималась моделированием театральных костюмов. Эбба и Грегор являли собой не только славную и приятную в общении семейную пару, но и образовывали весьма ценную рабочую группу. Деймон понятия не имел, что празднует Грегор, однако несколько шумных часов на обширном чердаке бывшего склада на Гудзоне, превращенном семейством Ходар в своё жилье и студию, были явно приятнее, чем одинокое прозябание в течение бесконечно длинного остатка воскресного дня. На тот случай, если Шейла явится раньше, он оставил ей записку, в которой сообщал, что находится у Грегора, и призывал тоже прийти. Ей настолько нравилась эта пара, что она для разнообразия даже смогла спокойно высидеть несколько часов, пока Грегор писал её портрет. Это случилось прошлым летом, когда Ходары навещали их в Коннектикуте. Грегора портрет чем-то не устроил, и он держал его на мольберте в студии, периодически тыкая в него кистью. — Дело в том, что ты — воплощение аристократизма, — объяснял он Шейле. — У тебя благородное лицо, фигура, характер, а секрет производства красок, которыми можно передать эти качества, в наш суровый век утерян. Люди просто перестали благородно выглядеть. Лишь некоторые собаки — Ньюфаундленды, золотистые ретриверы, да ирландские сеттеры — сохранили врожденный аристократизм. |
