Достигнув второй по важности ступени в масонской иерархии, мать Джона контролирует все, к чему прикасается — не задумываясь об этической стороне верований, которые принимает. В Кларином активе католицизм, адживика, герметизм масонов и культ Кали, религия тугов-душителей. Множество приявших Кларину душу божеств лишь увеличивает количество грехов в ней, не прибавляя подотчетной сущности ни грана святости — и Клара это знает. Поэтому собирается жить долго, долго.
— Ну хорошо, тебе собственный ребенок не дорог, — я злюсь, но стараюсь выглядеть цинично-откровенным, — но почему бы Ребису не оградить от опасности Эмиля? Всякий, кому Джон протягивает руку дружбы, должен спешно оформить завещание, прежде чем сделать ответный жест.
— И отец Джона это знает.
— Да? А он знает, что у людей духу не хватает отказать его сыну! Джон ничего не обещает, зато его удачливость притягивает, как магнит.
— Ребис знает и это. Вот почему я не собираюсь допускать объединения отца и сына — ни для какой цели.
В ее голосе слышится недоговоренное «включая мировое господство».
От Клаустры веет кристальной беспощадностью разума, которому, как всегда, нужен равный по силе исполнитель, молот из чистого титана, сокушающий по указке разума любое препятствие, живое и неживое. Клара не собирается отдавать сына бывшему мужу, рабу интуиции. Тогда контроль ускользнет из ее рук, но и Кадош никакого контроля не получит. Никто, никто не может знать, куда заведет сумасшедшего гения интуиция.
— Мальчишку с Джоном сводит Ребис, — после долгой паузы произносит Клаустра.
— Зачем? — изумляюсь я.
— У него свои цели.
— Которые не совпадают с твоими, — уточняю.
Клара качает головой: не совпадают. Поэтому мне дозволено узнать, что делает мой будущий тесть-свекор, но не дозволено узнать, почему он это делает. Клаустра втягивает меня в свои и Ребиса интриги вслепую, вглухую, втемную.
«Мышка, мышка, сказала кошка, пробеги по кухне из угла в угол». Не один я тут мечусь, как мышь по кухне, сшибая веники и вертелы, уворачиваясь от когтей и зубов желтоглазых кухонных демонов.
— Может, все-таки объяснишь?
— Развести вас. Сблизить Джона с Эрмином. Эмиль… был геем с шестеркой по шкале Кинси, выросшим на гормонах сестры, а Эрмин скорее би, чем гей.
— А Джон?
— А мой сын и вовсе химера. И если я хоть что-то понимаю в любимых извращениях своего мужа, то он мечтает поженить генетику и герметику. Это будет поистине химическая свадьба. «То, что находится внизу, аналогично тому, что находится вверху. И то, что вверху, аналогично тому, что находится внизу, дабы осуществить чудеса единой вещи. Вещь эта — отец всяческого совершенства во всей вселенной», — нараспев произносит Клаустра и едва уловимо подмигивает.
После чего стремительно прощается, буквально выпихивая меня из своей комнаты, словно испугавшись стен, имеющих уши. Скорее всего, так и есть, спасибо шпионским пристрастиям дядюшки Лабриса.
Так и тянет забыть душемучительные намеки Джоновой матушки, прийти к Эмилю под теплый бок, позлащенный солнцем, будто мрамор Rosa Aurora или белые розы в саду его сестры. Но я должен узнать, что за пакость эта химическая свадьба — хотя и без точных данных ясно: выдающаяся пакость.
Интернет, волшебник-всезнайка наших дней, выдает повесть и главных алхимических идеях: первая — очистка и концентрация веществ; второе — единение противоположностей. Итак, после прокаливания и перегонки Нигредо, переплавки и амальгамации Альбедо, дистилляции Цитринитас мы пришли к химической свадьбе, к самому что ни на есть королевскому браку, союзу Солнца и Луны, Гермафродита и Салмакиды. |