Костяшки обжигает болью, да так, что всю руку сводит от этой боли, зато тело охватывает неведомое прежде возбуждение, почти счастье. Я хватаю врага за лацканы, отшвыриваю за парапет — нескоро же он вернется! А следующего мешу кулаками, как тесто. Огромный ком теста размером с человека.
Бесконечно растянувшиеся минуты разрывает топот множества ног, раскатистые крики, удары, свист. Бешеная драка, моя первая драка заканчивается. Байкер снимает шлем и оказывается женихом моей сестры Джоном. На его лице и шее ссадины, оставленные краями шлема, из сломанного носа по губам широкой полосой течет кровь, капая с подбородка. А в глазах — сытое, довольное выражение адреналиномана, получившего свой кайф. Почему-то мне кажется, что ночные гонки с последующей дракой не на жизнь, а на смерть — обычное дело для этого парня. Словно его цель — выживать, выживать везде, куда бы ни забросила Джона судьба, благосклонная к безумцам.
Глава 9. Генетика и герметика
Ян
— Ты что, на рынок ходил? — спрашиваю я Эрмина, когда тот заваливается ко мне в несусветную рань, в седьмом часу утра. От Кадоша-младшего пахнет кровью, бойней, землей и пряностями. Зачем парню, у которого в кармане всегда найдется двадцатка — долларов, не рупий — ходить на рынок с самого утра, а не в разгар торговли? Цену сбить? Но что он хочет купить за полцены?
Ответ приходит сам собой, с волной сладковато-молочного запаха. Священный напиток шиваитов, «спешл ласси», оно же бханг-ласси, оно же индийская манага, европейцев неудержимо тянет к нему. А потом эти белые просыпаются на земле в трущобах и не могут найти ни собственного кошелька, ни обещанного благословения Шивы.
— Не на рынок, — выдыхает Эрмин. — На реку. Ходил. Джона встретил…
— Джона, значит, встретил, — произношу я таким голосом, что лицо у Кадоша-младшего сразу становится виноватым. Кажется, сейчас он заноет: «Ну ма-а-а-ам». — Джон у нас мастер… найти у города дно. Если в городе есть притоны, трущобы, клубы с наркотой в коктейлях, порошках и таблетках, Джон их отыщет. Он и тебя в трущобы водил?
Джон, с его привычкой самозабвенно разрушать себя, запросто может втянуть на свою орбиту Эрмина. Эмиль бы не поддался, а вот Эрмин… Он любопытен, словно маленький ребенок. Да он и есть маленький ребенок во взрослом теле. Поэтому я веду себя, как мамочка, ловлю двадцатилетнего обалдуя с поличным, слежу за ним, точно ястреб. Так дуэнья следит за невестой, которой нечего принести жениху, кроме чистоты и невинности.
— Никуда он меня не водил, — обижается Эрмин. — Это его в травму увели, нос вправлять и рентген делать. Джон подрался на реке с бандитами, а я рядом оказался. Помог ему! — Эрмин гордится, но вместе с тем и побаивается рассказывать, как именно он «помог». — Мы его в клинику привели, прибежала Джонова мамаша, вся на нервах, в халате, за ней отец выскакивает, стоят посреди холла, друг на друга орут… А Джон на них смотрит и ухмыляется. Кажется, он куда-то ходил по заданию Ребиса, а может, Клаустры, я так и не понял. И его чуть не замели. Во жизнь у людей! — Эрмин мечтательно потягивается. — Когда я вырасту, хочу быть Джоном. Ты же не против, Ян? Будем вместе под прикрытием работа-а-ать… — зевает это великовозрастное дитя. Я глажу Эрмина по голове:
— Спи уже, Джеймс Бонд.
Еще недавно я боялся, что Эмиль бросит меня, став нормальным. Но верил: впереди несколько лет, а может, десятилетий, пока младшенький забудет пережитое, пока ему не захочется начать с чистого листа, ощутить себя обычным человеком среди обычных людей. И тогда мы расстанемся — даже, возможно, друзьями. Кто же знал, что фуга превратит Эмиля в Эрмина? Что найдется сила, которая разорвет узы отчаяния, привязавшие нас друг к другу? Теперь Эмиль нормальнее меня. |