– Конечно, поставлю вас в известность. Не смейтесь только, я собираюсь загримироваться. – Я указал на шрамы левой щеки. – Помощь Мэри с ее пудрой, и они исчезнут. Роговые очки, намалеванные углем усики, серое пальто, удостоверение на имя инспектора Гибсона из транспортной полиции, и – я уже другой человек.

– А кто выдаст вам документ? – спросил подозрительно Харденджер.

– Никто. Он у меня при себе, на всякий случай, – не замечая его взгляда, я продолжал:

– Затем вновь зайду к нашему другу доктору Макдональду. В его отсутствие, конечно. Добрый доктор при скромном заработке умудряется жить, как маленький восточный царек. Все есть, за исключением гарема. Впрочем, возможно, он держит и его где‑нибудь. Тайно.

Кроме того, сильно пьет, потому что напуган дьявольским микробом, угрожающим безопасности его особы. Я ему не верю. Итак, я отправляюсь к нему.

– Зря потеряете время, – мрачно сказал Харденджер. – Макдональд вне подозрений. Выдающийся и безупречный жизненный путь. Я лично потратил сегодня утром двадцать минут, просматривая его дело.

– Читал и я. Некоторые светила несколько лет назад тоже имели безупречную биографию, пока их не разоблачили и не осудили в Олд‑Бейли.

– Здесь он высокоуважаемый человек, – вставил Вилли, – немного заносчив, сноб, общается только с избранными, но все о нем хорошего мнения.

– Его биография гораздо обширнее того, что вы читали, – добавил Харденджер. – В биографии только упоминается, что он служил в армии во время войны, но случайно моим другом оказался командир полка, в котором служил последние два года войны Макдональд. Я звонил ему. По‑моему, доктор Макдональд скромничает. Знаете ли вы, что в тысяча девятьсот сороковом году он, будучи младшим лейтенантом в Бельгии, не раз проявлял храбрость и закончил войну в чине подполковника танкового полка с вереницей медалей длиной с вашу руку?

– Нет, не знал, но не понимаю, – признался я, – к чему ему понадобилось производить на меня впечатление, будто он шизофреник, который если и совершит героический поступок, то никогда в нем не признается.

Значит, он хотел убедить меня в том, что он испуган. Не пожелал, чтобы я считал его храбрецом. Почему? Потому что хотел объяснить страхом свое ночное пьянство. Но, принимая во внимание биографию, трудно считать его трусом. Непонятно. Это первое. Вторая неясность: почему всего этого нет в его личном деле? Дерри составлял многие из этих досье и вряд ли упустил бы так много из биографии этого человека.

– Мне неизвестно почему, – признался Харденджер, – но вполне достаточно, чтобы Макдональд оказался вне подозрений, если биография его правдива. Неправдоподобно, что такой храбрый бескорыстный патриот замешан в таком деле.

– Этот командир полка, который рассказывал вам о Макдональдс... можете ли вы его немедленно вызвать? Харденджер холодно и задумчиво поглядел на меня.

– Считаете, что настоящего Макдональда заменил преступник?

– Не знаю, что и думать. Нужно еще раз посмотреть его биографию и проверить, действительно ли ее составил Дерри.

– Это можно быстро сделать, – согласился Харденджер.

На этот раз он говорил по телефону целых десять минут, а когда окончил, Мэри уже загримировала меня, и я готов был в путь.

– Вы чудовищно выглядите, – сказал Харденджер, – я бы вас на улице не узнал. Дело находится в сейфе, в моем отделе, поедем туда? – Я пошел к выходу, Харденджер глянул на мои ободранные кровоточащие пальцы, порезанные полотном ножовки, и сказал раздраженно:

– Почему вы не хотите перевязать руки? Желаете получить заражение крови?

– А вы когда‑нибудь пробовали стрелять из пистолета перебинтованными пальцами? – угрюмо спросил я.