|
.. И по наружности Пищалкин стал походить на древнего мудреца: волосы его на темени вылезли, а пополневшее лицо совершенно застыло в какое— то величавое желе уже ничем не обузданной добродетели. Он поздравил Литвинова с прибытием „в мой — если смею употребить такое амбиционное выражение — собственный уезд“, а впрочем, тут же так и замер в припадке благонамеренных ощущений. Одно известие он, однако, успел сообщить, а именно о Ворошилове. Витязь с золотой доски снова поступил на военную службу и уже успел прочесть лекцию офицерам своего полка „о буддизме“ или „динамизме“, что—то в этом роде... Пищалкин хорошенько не помнил. На другой станции Литвинову долго не закладывали лошадей; дело было на утренней зорьке, и он задремал, сидя в своей коляске. Голос, показавшийся ему знакомым, разбудил его: он раскрыл глаза... Господи! да не г—н ли Губарев стоит в серой куртке и отвислых спальных панталонах на крыльце почтовой избы и ругается?.. Нет, это не г—н Губарев... Но какое поразительное сходство!.. Только у этого барина рот еще шире и зубастее, и взор понурых глаз еще свирепее, и нос крупнее.. и борода гуще, и весь облик еще грузнее и противнее. — Па—адлецы, па—адлецы! — твердил он медленно и злобно, широко разевая свой волчий рот.— Мужичье поганое... Вот она... хваленая свобода—то... и лошадей не достанешь... па—адлецы! — Па—адлецы, па—адлецы! — послышался тут другой голос за дверями, и на крыльце предстал — тоже в серой куртке и отвислых спальных панталонах,— предстал на этот раз, действительно, несомненно, сам настоящий господин Губарев, Степан Николаевич Губарев.— Мужичье поганое! — продолжал он в подражание брату (оказалось, что первый господин был его старший брат, „тот дантист“ прежней школы, который заправлял его имением).— Бить их надо, вот что, по мордам бить; вот им какую свободу — в зубы... Толкуют... волостной голова !.. Я б их!.. Да где же этот мусье Ростон?.. Чего же он смотрит?.. Это его дело, дармоеда этакого... до беспокойства не доводить... — А я ж вам сказывал, братец,— заговорил Губарев старший, — что он ни на что не годен, именно дармоед! Только вы вот по старой памяти... Мусье Ростон, мусье Ростон!.. Где ты пропадаешь? — Ростон! Ростон! — закричал младший, великий Губарев . |
