Я вижу на его ладони плохо отмытый мазутный след возле большого пальца.

— Люди хорошо раскрываются за работой, в повседневной жизни, — говорит Артемьев. — Этому нас еще на журфаке учили.

Я листаю его заметки и понимаю, о чем он говорит. Записи отрывочные, бессвязные. Иногда это просто одна деталь, одна характерная черта.

Но суть ухвачена верно. Артемьев умеет понять главное, поймать настроение. Потом из этих неприметных деталей легко сложится целая картина.

Я с интересом пролистываю записи до конца и возвращаю блокнот Артемьеву.

— Молодец. Совсем другое дело, не то что статья, из-за которой тебе чуть не уволили.

Артемьев заметно краснеет.

— Глупость я сделал, правда?

— Может, и нет, — неожиданно отвечаю я. — Если бы не та статья, ты бы и знать не знал, что где-то на свете существует Черемуховка. Сидел бы в Ленинграде и не приехал бы сюда.

— Точно, — удивленно говорит Артемьев. — Выходит, все к лучшему?

Я весело смеюсь.

— Ну, это еще за тысячи лет до нас умные люди знали.

Мы въезжаем на базу у Елового озера.

— Заруливай под навес, — говорю я Артемьеву.

Он глушит мотор, отдает мне ключ и помогает разгружать машину. Потом обводит взглядом озеро, заросли тростника, дом и лодки, вытащенные на причал.

— Вот здесь вы и работаете? — спрашивает он.

— Чаще всего, — отвечаю я. — Но вообще, у меня большой участок.

— Здесь хорошо, — уверенно говорит Артемьев. — Спасибо, что взяли меня с собой.

— На здоровье, — улыбаюсь я.

Мимоходом проверяю, все ли в порядке на базе.

Затем сталкиваю на воду одну из лодок и ставлю весла в уключины. Цепь гремит о причал, лодка прыгает на воде. Я подтягиваю ее бортом к причалу.

— Идем за инструментами.

— Мы еще и на лодке поплывем? — радуется Артемьев.

— Точно, — говорю я.

Мы укладываем инструменты на дно лодки.

— Садись на корму, — говорю я Артемьеву, придерживая лодку.

Он шагает, хватается за борт, чтобы удержать равновесие.

А я сажусь на весла и неторопливо гребу мимо заросшего елками островка к дальнему берегу озера. Там я присмотрел хорошее место для галечника — сухой песчаный бугор неподалеку от старой вырубки, на которой много брусники.

Артемьев опускает руку за низкий борт лодки, ведет пальцами по воде.

— Сюда бы на рыбалку приехать, — говорит он.

— Так приезжай, — предлагаю я. — Кто тебе мешает? Не в охотничий сезон место на базе всегда найдется.

— И правда, — улыбается Артемьев. — Тут ехать-то всего два часа от Ленинграда.

Он удивленно качает головой, радуясь такому простому решению. Потом спрашивает:

— Так что такое «галечник»?

— Специальная площадка для птиц, — объясняю я. — Ты знаешь, что не все птицы зимой улетают на юг? Глухари, тетерева, куропатки остаются зимовать здесь.

— А чем они кормятся? — удивляется Артемьев.

— Вот, — говорю я. — Важный вопрос. Пока снег неглубокий — выкапывают ягоды и семена. А потом кормятся березовыми или сосновыми почками. Это очень грубая пища. И чтобы легче ее переваривать, птицы глотают мелкие камешки — гальку.

— Не понял, — уточняет Артемьев, что-то записывая в блокнот. — А как камешки помогают им переваривать пищу?

— Мускульные стенки желудка сокращаются, и камешки перетирают пищу, — объясняю я. — Как мельничные жернова.

— Понял, — кивает Артемьев. — А зачем специальная площадка?

— Обычно птицы клюют гальку вдоль дорог, или в других подходящих местах.