|
- А я ведь боялась, что вы изменились. Да нет, сегодня нельзя. У вас же там наши? Вы сейчас один? - Один, - ответил он. - А что? - Ну а с костями что? Порядок? Все благополучно? - Очень, - ответил он, хотя ровно ничего не сообразил - какие кости, какой порядок? - Очень, очень все благополучно, - сказал он. - И Володя не подкачал? Ну, передайте ему мой привет. Так нам и не удалось сделать вам сюрприз. Слушайте, хранитель (вас ведь тут хранителем прозвали. Я так смеялась). После двух я всегда свободна. Так, скажем, завтра, а? - Отлично, - ответил он решительно. - Где? И тут она заговорила как-то по-иному, по-старому, вот как тогда на море. Его даже в жар бросило от ее голоса. - Да где хотите, дорогой, где вы хотите. Может, в музей к вам зайти? - Да, - сказал он с разбегу. - Зайдите в музей. - Потом опомнился. - Постойте, - сказал он, - не надо в музей. Вот вы знаете главный вход в парк, где фонтан? Так вот у фонтана. Хорошо? - И сейчас же подумал, что нет, не хорошо, слишком уж там людно. Но она уже ответила: - Всегда обожала сцену у фонтана. "Перед гордою полячкой унижаться?" Блеск, как говорит Володя. Только вы уж очень не опаздывайте, а то, знаете, стоять на виду у всех... - Тут ей что-то крикнули со стороны. - Видите, тут мне подсказали: молодой, красивой, одинокой. Хорошо, договорились, у фонтана. А теперь попросите к телефону моего профессора. Только скорее - нужен телефон. Здесь все интересуются его покупкой. *** Чтоб как следует спрыснуть покупку, они облюбовали отличное место. Поставили стол над самым откосом. Тут к шоссе сбегал влажный песчаный косогор - не желтый, а ржаво-оранжевый, и весь до самой вершины он зарос дудками, колючим барбарисом с круглыми багровыми листьями и эдакими небольшими ладными лопушками, ровными и аккуратными, как китайские зонтики. А за шоссе начинались болота осоки, чистая и частая россыпь незабудок, бурная речка Алмаатинка, а в ней, среди пены и брызг, грохота и блеска, лоснился на солнце похожий на купающегося бегемота огромный черный валун. В общем, отличное место! Тень и солнце, прохлада и свежесть. И подходя, еще издали Зыбин услышал голос директора. Директор громыхал. Значит, кого-то громил. "Кого же это он?" - подумал Зыбин. Он подошел, и за яблонями его никто не заметил. Все сидели и слушали. Только дед спал, независимо откинувшись головой на ствол яблони, и чуть всхрапывал. Перед Кларой на скатерти лежало несколько папиросных коробок. "Да ведь она же не курит", - смутно подумал Зыбин. Клара молчала и играла вилкой. Рядом с Кларой сидела Даша, племянница бригадира Потапова, веснушчатая, нежно-розовая девушка. Она в этом году перешла на четвертый курс театральной студии, и Потапов никак не мог простить ей этого. Все не отрываясь смотрели на директора. А он кончил одну тираду, выдержал этакую эффектную паузу, крякнул, подцепил на вилку колечко лука, истово прожевал его и продолжал уже иным голосом, легким и артистичным: - И вот еще что, профессор, не думайте, что это пустяк. Сказать на лекции студентам "товарищ Сталин ошибся" - это таки настоящее государственное преступление. "Ах вот почему они" и молчат, - подумал Зыбин и тревожно взглянул на Корнилова: сильно ли он набрался? - Нет, как будто не особенно, во всяком случае, сидит как и все". - Но ведь не так же, не так это было, - чуть не заплакал профессор. - Мой брат на вопрос студентов, можно ли считать, что падение Римской империи - это следствие революции рабов, ответил. |
