– Полагаю, в этот час уже можно, – сказала она. В уголках ее глаз дрожали слезы.      

        Я молча наблюдал за ней.      

        – Вы говорите, легко отделались? Вы действительно так думаете?      

        – Ну, их ведь не собираются преследовать в судебном порядке.      

        – Но разве внутри нас не существует другого суда, где виновность и невиновность вечно взвешиваются на весах? Разве могут люди – в особенности такие, как Скотт и Салли, – легко отделаться от чего‑либо?      

        Я не ответил. Она была права.      

        – Вы думаете, Салли не рыдает по ночам в холодной постели, где некогда она лежала вместе с Хоуп? А Скотт? Разве не преследуют его поминутно события той ночи? Разве он не чувствует в каждом ветерке запах бензина и горелого мяса? Как он смотрит в глаза молодых людей в аудитории и что при этом творится у него внутри? – Помолчав, она спросила: – Мне продолжать?      

        Я покачал головой.      

        – Они до конца жизни будут расплачиваться за то, что сделали, – прибавила она.      

        – Мне надо поговорить с ними, – гнул я свое.      

        Она глубоко вздохнула.      

        – Нет, правда, – настаивал я, – мне надо расспросить Салли и Скотта. Может быть, они и не захотят разговаривать со мной, но попытаться я должен.      

        – Не кажется ли вам, что надо оставить их в покое наедине с их кошмарами?      

        – Они же освободились от преследовавшего их кошмара.      

        – От одного – да. Но сколько еще осталось?      

        Я не знал, что на это сказать.      

        Она сделала большой глоток из бокала:      

        – Итак, мы с вами добрались до конца. Я рассказала вам историю. Я, кажется, предупреждала в самом начале, что это история про убийство?      

        – Да, вы так говорили.      

        Она улыбнулась сквозь слезы:      

        – Я ошибалась.