|
Приладив сбоку от себя лучину, Прошка отписывал на родину: "Дражайший дядечка и мастер! Скучаю без лица вашего, охота речей умных послушать. А живу я безо всякой прибыли, но зато успешно, возле кораблей воинских. Питер -- городок немалый и похож на Соломбалу, а товары тут дорогие, без пятачка и не думай напитаться. Вспоминаю почасту шаньги с морошкою и кота вашего помню. Когда в чины высокие выйду, я тоже котом обзаведусь, и станем мы с ним по вечерам пить чай с сахарком кенарским..." Прошка был послушным, но бить себя не давал: -- Я ведь из поморов -- сам драться умею! Однажды после работы майор Катасонов дал ему книжку французского аббата Госта об искусстве морских эволюции: -- Тебе ее читать ни к чему! Сбегай на тринадцатую линию, сыщешь дом покойного келлермейстера Ушакова, отдай книгу с поклоном благодарственным камер-фурьеру Рубановскому... Келлермейстер Ушаков, ведавший при Елизавете винными погребами, давно умер, а вдова его вышла за Рубановского, и, по всему видать, у них винные запасы имелись, потому что на столе открыто стояли мушкатели, тенерифы и венгерское. Возле бутылок пристроился капрал Морского кадетского корпуса. -- Садись, -- сказал он. -- Выпей. Был он парень крепкий, скуластый, кулаки здоровые. Такой даст -- не сразу встанешь. Назвался же Федором Ушаковым, потом явился еще гардемарин -- этот был Санькою Ушаковым. -- Сколько ж тут вас Ушаковых? -- дивился Прошка. -- Сейчас третий придет-тоже Федька... Спросили они Прошку -- откуда он взялся? -- А я сирота... плотник... из Архангельска. -- Много жалоб на вас, на сироток эдаких. -- Это кому ж мы так насолили? -- Флоту Российскому, ядрен ваш лапоть, -- отвечал капрал Ушаков. -- Корабли гоните, скороделы, из лесу непросохшего. Прошка разъяснил, что Соломбала хотя и очень приятна, но все-таки еще не Гавана: погода сыренькая, солнышка маловато, одно бревно сохнет, рядом с ним десять других червяки жрут. -- Гробы плавающие, -- ругнулся Федор Ушаков, закусывая тенериф редькою. -- Топить бы всех вас с топорами на шеях... Эвон, сказывали мне, у султана турецкого флот превосходный. -- Так им французы тулонские мастерят... Залаяла шавка. Прямо из сеней, промерзшие, заявились еще двое -- Федор Ушаков и Александр Радищев. Прошке выпало подле Радищева сидеть. -- Мундир-то у тебя какой службы будет? -- Я паж ея императорского величества. -- И царицу нашу видывал, значит? -- Вчера только с дежурства придворного. Поморскому сыну было это в диковинку: -- Ну, и какова у нас царица-то? -- Обходительная, -- ответил Радищев. -- А что ест-то она? Что пьет? -- Да все ест и все пьет... не ангел же! -- Эй, Настя! -- гаркнули Ушаковы. -- Тащи огурцов нам. Из темных сеней шагнула девка красоты небывалой. |
