|
.. -- Вы не то говорите, папаша! -- мягко сказала Любовь. -- Это как же -- не то? -- Писатели -- люди самые бескорыстные... это -- светлые личности! Им ведь ничего не надо -- им только справедливости, -- только правды! Они не комары... Любовь волновалась, расхваливая возлюбленных ею людей; ее лицо вспыхнуло румянцем, и глаза смотрели на отца с таким чувством, точно она просила верить ей, будучи не в состоянии убедить. -- Э-эх ты! -- со вздохом сказал старик, перебивая ее. -- Начиталась! Ты мне скажи -- кто они? Неизвестно! Ежов вот -- что он такое? Нашему богу -- бя! Только правды им надо, -- скажете?! Ишь, скромники какие?! А если она, правда-то, самое дорогое и есть?.. Ежели ее, может быть, каждый молча ищет? Ты мне поверь -- бескорыстным человек не может быть... за чужое он не станет биться... а ежели бьется -- дурак ему имя, и толку от него никому не будет! Нужно, чтоб человек за себя встать умел... за свое кровное... тогда он -- добьется! Правда! Я почти сорок лет одну и ту же газету читаю и хорошо вижу... вот пред тобой моя рожа, а предо мной -- на самоваре вон -- тоже моя, но другая... Вот газеты эти самоварную рожу всему и придают, а настоящей не видят... А ты им веришь... Я знаю -- в самоваре моя рожа испорчена. -- Папаша! -- тоскливо воскликнула Любовь. -- Но ведь в книгах и газетах защищают общие интересы, всех людей. -- А в какой газете написано про то, что тебе жить скучно и давно уж замуж пора? Вот те и не защищают твоего интересу! Да и моего не защищают... Кто знает, чего я хочу? Кто, кроме меня, интересы мои понимает? -- Нет, папаша, это все -- не то, не то! Я не умею возразить вам, но я чувствую -- это не так! -- говорила Любовь почти с отчаянием. -- То самое! -- твердо сказал старик. -- Смутилась Россия, и нет в ней ничего стойкого: все пошатнулось! Все набекрень живут, на один бок ходят, никакой стройности в жизни нет... Орут только все на разные голоса. А кому чего надо -- никто не понимает! Туман на всем... туманом все дышат, оттого и кровь протухла у людей... оттого и нарывы... Дана людям большая свобода умствовать, а делать ничего не позволено -- от этого человек не живет, а гниет и воняет... -- Что же надо делать? -- спросила Любовь, облокачиваясь на стол и наклоняясь к отцу. -- Все! -- азартно крикнул старик. -- Все делай!.. Валяй, кто во что горазд! А для того -- надо дать волю людям, свободу! Уж коли настало такое время, что всякий шибздик полагает про себя, будто он -- все может и сотворен для полного распоряжения жизнью, -- дать ему, стервецу, свободу! На, сукин сын, живи! Ну-ка, живи! А-а! Тогда воспоследует такая комедия: почуяв, что узда с него снята, -- зарвется человек выше своих ушей и пером полетит -- и туда и сюда... Чудотворцем себя возомнит, и начнет он тогда дух свой испущать. |
