|
.. Он испытывал жгучее наслаждение, видя, как смешно размахивают в воздухе толстые руки и как ноги человека, которого он трепал, подкашиваются под ним, шаркают по полу. Золотые часы выскочили из кармана и катались по круглому животу, болтаясь на цепочке. Опьяненный своей силой и унижением этого солидного человека, полный кипучего злорадства, вздрагивая от счастья мстить, Фома возил его по полу и глухо, злобно рычал в дикой радости. Он в эти минуты переживал чувство освобождения от скучной тяжести, давно уже стеснявшей грудь его тоскою и недомоганьем. Его схватили сзади за талию и плечи, схватили за руку и гнут ее, ломают, кто-то давит ему пальцы на ноге, но он ничего не видал, следя налитыми кровью глазами за темной и тяжелой массой, стонавшей, извиваясь под его рукой... Наконец его оторвали, навалились на него, и, как сквозь красноватый дым, он увидел пред собой, на полу, у ног своих, избитого им человека. Растрепанный, взъерошенный, он двигал по полу ногами, пытаясь встать; двое черных людей держали его подмышки, руки его висели в воздухе, как надломленные крылья, и он, клокочущим от рыданий голосом, кричал Фоме: -- Меня бить... нельзя! Нельзя! Я имею орден... подлец! О, подлец! У меня дети... меня все знают! Мер-рза-вец!.. Дикарь... о-о-о! Дуэль! А Ухтищев звонко говорил прямо в ухо Фоме: -- Пойдемте! Голубчик, бога ради... -- Погоди, я дам ему в рожу пинка... -- попросил Фома. Но его потащили куда-то. В ушах его звенело, сердце билось быстро, но он чувствовал себя легко и хорошо. И на подъезде клуба, глубоко и свободно вздохнув, он сказал Ухтищеву, добродушно улыбаясь: -- Здорово я ему задал, а? -- Слушайте! -- возмущенно воскликнул веселый секретарь. -- Это, извините, дико! Это, черт возьми... я первый раз вижу! -- Милый человек! -- ласково сказал Фома. -- Аль он не стоит трепки? Не подлец он? Как можно за глаза сказать такое? Нет, ты к ней поди и ей скажи... самой ей, прямо!.. -- Позвольте, -- дьявол вас возьми! Да ведь не за нее же только вы его отдули? -- То есть как не за нее? А за кого? -- удивился Фома. -- За кого? Я не знаю... очевидно, у вас были счеты! фу, господи! Вот сцена! Вовеки не забуду! -- Он, этот самый, кто такой? -- спросил Фома и вдруг засмеялся. -- Как он кричал, -- дурак! Ухтищев пристально взглянул в лицо и спросил его: -- Скажите -- вы в самом деле не знаете, кого били? И действительно за Софью Павловну только? -- Вот -- ей-богу! -- побожился Фома. -- Черт знает что такое!.. -- Он остановился, с недоумением пожал плечами и, махнув рукой, вновь зашагал по тротуару, искоса поглядывая на Фому. -- Вы за это поплатитесь, Фома Игнатьич... -- К мировому он меня?. |
