|
.. не надлежит мне быть легкомысленным... Ч-черт! А ведь... меня эта история оживила... Право же, Немезида даже и тогда верна себе, когда она просто лягается, как лошадь... Фома вдруг остановился, точно встретил какое-то препятствие на пути своем. -- А началось это ведь с того, -- медленно и глухо договорил Фома, -- что вы сказали -- уезжает Софья Павловна... -- Да, уезжает... Ну-с! Он стоял против Фомы и с улыбкой в глазах смотрел на него. Гордеев молчал, опустив голову и тыкая палкой в камень тротуара. -- Идемте? Фома пошел, равнодушно говоря: -- Ну и пусть уезжает... Ухтищев, помахивая тросточкой, стал насвистывать, поглядывая на своего спутника. -- Не проживу я без нее? -- спросил Фома, глядя куда-то пред собой, и, помолчав, ответил тихо и неуверенно: -- Еще как... -- Слушайте! -- воскликнул Ухтищев, -- я дам вам хороший совет... человек должен быть самим собой... Вы человек эпический, так сказать, и лирика к вам не идет. Это не ваш жанр... -- Ты, барин, говори со мной попроще как-нибудь, -- сказал Фома, внимательно прослушав его речь. -- Попроще? Я хочу сказать -- бросьте вы думать об этой даме... Она для вас -- пища ядовитая... -- Вот и она говорила то же, -- угрюмо вставил Фома. -- Говорила?.. -- переспросил Ухтищев. -- Гм... Вот что... А не пойти ли нам поужинать? -- Пойдем, -- согласился Фома и вдруг ожесточенно зарычал, сжав кулаки и взмахивая ими. -- Пойдем, так пойдем! И так я завинчу... так я, после всего этого, раскачаюсь -- держись! -- Ну, зачем же? Мы -- скромненько... -- Нет, погоди! -- тоскливо сказал Фома, взяв его за плечо. -- Что такое? Хуже я людей? Все живут себе... вертятся, суетятся, имеют каждый свой пункт... А мне -- скучно... Все довольны собой, а что они жалуются -- врут, сволочи! Это так они, -- притворяются для красы... Мне притворяться нечего -- я дурак... Я, брат, ничего не понимаю... Я думать не умею... мне тошно... один говорит то, другой -- другое... А она... эх! Знал бы ты... я ведь на нее надеялся... я от нее ждал... чего я ждал?.. Не знаю!.. Но она -- самая лучшая... И я так верил -- скажет она мне однажды такие слова... особенные... глаза, брат, у нее больно хороши! Господи!.. Смотреть в них стыдно... Ведь я не то что с любовью к ней, -- я к ней со всей душой... Я думал, что, коли она такая красавица, значит, около нее я и стану человеком! Ухтищев смотрел, как рвется из уст его спутника бессвязная речь, видел, как подергиваются мускулы его лица от усилия выразить мысли, и чувствовал за этой сумятицей слов большое, серьезное горе. Было что-то глубоко трогательное в бессилии здорового и дикого парня, который вдруг начал шагать по тротуару широкими, но неровными шагами. |
