|
258
Мои соседи по темнице, мои угрюмые сожители — сентиментальные убийцы, прекраснодушные растлители. Они иные, чем на воле, тут нету явственных уродов, казна стоит на алкоголе, а здесь — налог с ее доходов.
259
Над каждым из живущих — вековые висят вопросы жизни роковые, и правильно, боюсь я, отвечает лишь тот, кто их в упор не замечает.
260
В камере, от дыма серо-синей, тонешь, как в запое и гульбе, здесь я ощутил себя в России и ее почувствовал в себе.
261
Мои духовные запросы, гордыня, гонор и фасон быстрей, чем дым от папиросы, в тюрьме рассеялись, как сон.
262
Наука — та же кража: в ней, когда всерьез творишь науку, чем глубже лезешь, тем трудней с добычей вместе вынуть руку.
263
Как есть забвенье в алкоголе, как есть в опасности отрада, есть обаяние в неволе и в боли странная услада.
264
Тюрьма — полезное мучение, не лей слезу о происшедшем, судьба дарует заточение для размышлений о прошедшем.
265
Тюрьма весьма обогащает наш опыт игр и пантомим, но чрезвычайно сокращает возможность пользоваться им.
266
Тюрьма к истерике глуха, тюрьма — земное дно, здесь опадает шелуха и в рост идет зерно.
267
Российские цепи нелепы, убоги и ржавы, но мы уже и растленны, и слепы, чтоб выйти за стены тюрьмы.
268
Кем-то проклята, кем-то воспета, но в тюрьме, обиталище зла, сколько жизней спасла сигарета, сколько лет скоротать помогла!
269
Я жил сутуло, жил невнятно и ни на что уже не в силах; тюрьма весьма благоприятна для освеженья крови в жилах.
270
В тюрьме тоска приходит волнами, здесь не рыдают, не кричат, лишь острой болью переполнены, темнеют, никнут и молчат.
271
Когда небо в огне и дожде и сгущаются новые тучи, с оптимистами легче в беде; но они и ломаются круче.
272
Есть время, когда нам необходимо медлительное огненное тление, кишение струящегося дыма и легкое горчащее забвение.
273
Рыцари бесстрашия и риска, выйдя из привычной темноты, видимые явственно и близко — очень часто трусы и скоты. |
