119

 Нет, не бездельник я, покуда голова

 работает над пряжею певучей;

 я в реки воду лью, я в лес ношу дрова,

 я ветру дую вслед, гоняя тучи.

 120

 Вот человек. Лицо и плечи.

 Тверда рука. Разумна речь.

 Он инженер. Он строил печи,

 чтобы себе подобных жечь.

 121

 Не страшно, а жаль мне подонка,

 пуглив его злобный оскал,

 похожий на пса и ребенка,

 он просто мужчиной не стал.

 122

 У прошлого есть запах, вкус и цвет,

 стремление учить, влиять и значить,

 и только одного, к несчастью, нет —

 возможности себя переиначить.

 123

 Двуногим овцам нужен сильный пастырь

 Чтоб яростен и скор. Жесток и ярок.

 Но изредка жалел и клеил пластырь

 на раны от зубов его овчарок.

 124

 Не спорю, что разум, добро и любовь

 движение мира ускорили,

 но сами чернила истории — кровь

 людей, непричастных к истории.

 125

 Соблазн тюремных искушений

 однообразен, прям и прост:

 избегнуть боли и лишений,

 но завести собачий хвост.

 126

 Пока я немного впитал с этих стен,

 их духом омыт не вполне,

 еще мне покуда больнее, чем тем,

 кого унижают при мне.

 127

 До края дней теперь удержится

 во мне рожденная тюрьмой

 беспечность узников и беженцев,

 уже забывших путь домой.

 128

 По давней наблюдательности личной

 забавная печальность мне видна:

 гавно глядит на мир оптимистичней,

 чем те, кого воротит от гавна.

 129

 В столетии ничтожном и великом,

 дивясь его паденьям и успехам,

 топчусь между молчанием и криком,

 мечусь между стенанием и смехом.

 130

 Течет апрель, водой звеня,

 мир залит воздухом и светом;

 мой дом печален без меня,

 и мне приятно знать об этом.

 131

 Боюсь, что враг душевной смуты,

 не мизантроп, но нелюдим,

 Бог выключается в минуты,

 когда Он нам необходим.

 132

 Везде, где наш рассудок судит верно,

 выходит снисхождение и милость;

 любая справедливость милосердна,

 а иначе она не справедливость.

 133

 Вот небо показалось мне с овчину,

 и в пятки дух от ужаса сорвался,

 и стал я пробуждать в себе мужчину,

 однако он никак не отозвался.

 134

 Я уношу, помимо прочего,

 еще одно тюрьмы напутствие:

 куда трудней, чем одиночество,

 его немолчное отсутствие.