А утром пришла на сеновал, увидела, как Борис закурил первую, утреннюю, сигарету, коротко приказала:

– Если охота курить, выйди наружу.

Села с ним рядом на крыльце, обхватила руками колени.

Борис курил, провожая глазами ласточек, поминутно проносившихся низко, почти над самой его головой: на крыше дома было их гнездо, и они летали друг за другом, кормили птенцов.

Утро было тихое, солнечное, но не жаркое. Уже по осеннему дымились дальние холмы, хорошо видные с крыльца, и лес, окружавший село, казался издали не темным, плотным до черноты, как летом, а дробно коричневым, пронизанным кое где золотистыми и красноватыми бликами: это желтели первым осенним цветом медленно увядающие листья.

Издалека, может быть, с того берега, доносилось рокотанье трактора, время от времени трактор умолкал.

– Зимой здесь, наверно, снегу видимо невидимо, – сказал Борис.

– Конечно, – согласилась Елена Васильевна. – На то она и зима.

Помолчали. Потом Елена Васильевна спросила:

– Вася о матери вспоминает?

– Вспоминает, как не вспоминать…

Дуся умерла весной, родами. Днем позже скончалась и новорожденная девочка, которой не успели даже дать имя.

Борис давно хотел дочку Он представлял себе, как она вырастет, будет румяной, темнобровой, и Вася будет заботиться о сестренке, и любить ее, потому что в семье всегда любят маленьких.

– Ну, а сам то как справляешься? – спросила Елена Васильевна.

– Ничего, – ответил он. – Вроде справляюсь.

Она подумала, что он не хочет жаловаться, потому и не говорит всей правды. Впрочем, она и без того понимала, что ему трудно. Остался мужик один, да еще с сыном, все на нем – и купить, и сготовить, и постирать, и в доме прибраться…

Искоса оглядела его. Ростом он не вышел, был немного сутулый, ранняя седина уже сквозила в негустых волосах, хотя сравнялся ему всего лишь тридцать восьмой год. И лицом он казался старше своих лет, худые щеки втянуты, возле глаз морщины.

– Поправиться тебе первым делом надо, – сказала Елена Васильевна, – больно тощий ты, может, болеешь чем?

– Нет, ничем не болею, – ответил Борис.

Он уже привык к тому, что многие спрашивали его о здоровье, в конце концов не его вина, что с детства был низкорослым, худым, что бы ни ел, никогда не поправлялся, на самом же деле чувствовал себя здоровым и ни на какую хворь не жаловался.

А она подумала немного и вдруг сказала?

– Надо бы тебе жениться.

– Зачем? – спросил Борис.

– Надо, – строго повторила Елена Васильевна. – И тебе будет легче, и Васе это в самый первый черед нужно…

– Матери никто не заменит, – сказал Борис.

Она кивнула.

– Так то так, а все таки…

Оборвала себя. За их спиной послышались шаги. Щурясь от солнца и зевая, Вася шел по двору, босой, в трусах, мохнатое полотенце через плечо.

– Я – купаться, тетя Лена…

– Вода холодная, – сказал Борис. – Стоит ли?

– Стоит, – на ходу бросил Вася.

– Самовитый парень, – сказала Елена Васильевна, и было непонятно, хвалит она его или порицает.

– Да, он такой…

– В мать пошел…

Елена Васильевна помнила: Дуся совсем еще маленькая была, а характер – железо. Бывало, скажет старшей сестре, которую, как принято в деревне, звала нянькой:

– Нянька, я так хочу, – и делала так, как хотела, и никто не мог с ней справиться.

– Ладно, – Елена Васильевна встала с крыльца. – Пойду завтрак приготовлю…

И, уже входя в дом, обернулась:

– Надо бы тебя подкормить, уж я постараюсь!

2

И постаралась.