– Это была маскировка, сами знаете!

– Знаем‑знаем, – прозвучал с другой стороны более низкий голос лысого здоровяка.

– А это у нас кто? – спросил первый голос.

Я услышал звук катящихся по бетонному полу роликов, с болезненным любопытством разлепил веки и увидел, как из слепящего сияния грациозно выкатывается Мвади Уикерсхэм. Мне удалось приметить и другие фигуры, окружавшие нас, перекрывая все пути к отступлению. Из облака света выступили шоферская шапочка и ковбойские сапоги Футуры Гарамонда, который воззрился на ноги Джен.

– О, смотрите, – указал он на шнурки.

Среди похитителей распространился ропот узнавания.

– Точно, – подтвердила Мвади Уикерсхэм, глядя вниз с высоты своего увеличенного роликами роста. – Сама до этого додумалась, конфетка?

Джен покосилась на нее.

– Вы имеете в виду шнурки?

– О них мы сейчас и говорим. У Мэнди есть снимок. – Мвади кивнула, как величественная королева, выражающая одобрение подданным. – Хорошая работа.

– Хм, спасибо.

– Пойдем отсюда, – потребовал я, если, конечно, произнесенные высоким, срывающимся голосом слова могли быть восприняты как требование.

– Не раньше, чем договор будет подписан, – сказала, повернувшись ко мне, Мвади Уикерсхэм.

Я посмотрел на Мэнди и был награжден презрительным взглядом, какие она обычно приберегала для самых последних и назойливых лохов.

– П‑погоди, – заикаясь, пробормотал я. – Какой договор?

– Величайшая сделка в моей жизни, Хантер. – Она вздохнула. – Почему бы тебе не совать нос не в свое дело и не портачить?

Мы расселись за одним из столиков псевдоресторана: Джен и я, Мвади Уикерсхэм, Мэнди и Футура Гарамонд. Еще несколько их приспешников стояли вокруг, почти неразличимые позади источников яркого света. Я приметил вспышку на серебряных волосах саркастической футуристки и различил знакомый силуэт лысого громилы. Их напряженные позы наводили на мысль, что уходить они не собираются. С нашего островка света казалось, будто подиум простирается во всех направлениях на мили, что создавало эффект важности нашего разговора.

– Так тебя не похитили? – спросил я Мэнди в третий раз.

– Поначалу, наверное…

Она взглянула на Мвади Уикерсхэм, словно ища помощи.

Уикерсхэм сняла темные очки, и я моргнул. Глаза у нее оказались зелеными, как у Джен, но более пронизывающими, тем паче что в ярких лучах киношных светильников они сузились до щелочек.

Она носила белую майку, потертые джинсы без лейбла с широким черным ремнем и цепь под золото на шее. «Мальчишеский» стиль, типичное дитя улицы, порождение середины эпохи брейк‑данса.

Зимой этот прикид дополняет кожаная куртка. Из истории охоты за крутизной я знал, что фирменный стиль тех, кто рос в восьмидесятых годах в Бронксе, практически совпадает с обликом фирмоненавистников.

Она положила очки на стол с неторопливостью непререкаемого авторитета, проистекавшего из того факта, что эта особа, хоть и принадлежала к старшему, вроде бы уже отстойному поколению, была по‑настоящему крутой.

– Мы решили заключить сделку.

– Вы пошли на сговор с клиентом? – изумилась Джен.

– Представь себе. Фактор внезапности в любом случае был уже упущен. А они хотели заполучить модель.

– Да, мы хотели, – подтвердила Мэнди.

– Подожди, – обратился я к Мэнди, – ты сказала «мы»?

– И вы их продали? – одновременно спросила Джен у Уикерсхэм.