– После того как составим протоколы, – видимо, капитан все‑таки еще не протрезвел после праздника города. Упреждая его расспросы о порядке задержания, я голосом Генерального прокурора напомнил: – Допроса. Изъятия. Предварительного медицинского освидетельствования. И не забудьте зафиксировать, что я не оказывал сопротивления при задержании. Если вы все‑таки выясните, что оно было произведено без малейшего на то основания, я хочу иметь копию на руках, чтобы завтра представить вам иск за сорванный контракт с клиентом.

– Ты мне поговори еще, так я тебя выпущу через десять суток…

– После предъявления обвинения, – подсказал я.

– Савельев! – побагровел капитан. – В «клетку» его!

…Когда я начал заниматься частной охраной, а потом детективной деятельностью, то первым, к чему подготовил себя морально и физически, была предстоявшая встреча с человеческой завистью. До сих пор убежден: не будь этого качества – не распяли бы Христа и оборванцы не перебили бы богатых в семнадцатом, и вовсе не лень, а именно зависть обеспечивает прогресс, и революции – не что иное, как массовые вспышки зависти. Как бы ни рвал свою толстую жопу капитан – сотового аппарата, свободного графика работы и шестидесяти баксов в час ему не видать, даже если он соберет в своей «клетке» всех шлюх вверенного участка и вывернет наизнанку карманы всех московских бомжей. Вот я ему не завидую: найду Борю – непременно свяжусь с Алексеем Ивановичем Илларионовым, старшим «важняком» при Генеральном прокуроре. Можно было сделать это и сейчас; через пять минут после звонка Каменева или Илларионова капитан собственноручно отогнал бы мой «Ягуар» в покраску за счет награбленного у алкашей, а мне предоставил бы как минимум «УАЗ‑469», стоявший без дела у парадного. Только я уже пять раз был бы убит и не заработал бы ни рубля, если бы не мое шестое чувство.

– Эй, – плохо отрепетированным жестом поманил меня напарник Савельева, подойдя к «клетке», пока капитан допрашивал какого‑то избитого кавказца. – Может, кому позвонишь?.. – И, оглянувшись, просунул в щель мой телефон.

Жить становилось все интереснее.

– Спасибо, друг, – едва не прослезившись, прошептал я, – некому. Один я, как Буревестник над седой равниной моря. И такой же гордый.

– Ну, смотри, – не то с угрозой, не то с сочувствием сказал потопивший неприятельский флот Нахимов. – А то он у нас «с тараканами», продержит до утра.

– Мое время – его деньги, – ответил я и, усевшись на топчан посреди распростертых тел, закрыл глаза.

В милиции, как в строгом ошейнике: чем больше дергаешься, тем туже затягивает. Так что если не можешь перегрызть поводок – сиди и философствуй.

…Да, так вот о зависти. Если попытаешься теоретически представить человека, который никому не завидует, то это и будет тот самый человек, по которому тосковали все философы и писатели от сотворения мира: идеальная, гармоничная, созидательная и… какая там еще личность. Все негативные эмоции, преступления, несчастные судьбы – опять же от нее; и даже пьянство не причина, а всего лишь следствие этого гнуснейшего из качеств. Отчего озверели давшие клятву Гиппократа врачи районных поликлиник или продавцы магазинов «Продтовары»? От зависти: все удачливые, талантливые, пробивные их коллеги давно работают, соответственно, в платных клиниках и частных магазинах; почитайте газеты, вы без труда увидите, на кого выплескивают свой гнев журналисты. Поскольку я всегда делал свое дело честно, а половина моих дел ничего, кроме шрамов, синяков и неприятностей, мне не принесла, мне завидовать было некому. Пес у меня – самый лучший, любимая женщина в Париже – тоже…

Так, философствуя, я и уснул.