|
- Садитесь, - буркнул молодой человек. - Он скоро придет. Я подчинился; кашлянул, окликнул негодницу Юнону, которая соизволила при этом повторном свидании пошевелить кончиком хвоста, показывая, что признает во мне знакомого. - Отличная собака! - начал я снова. - Не думаете ли вы раздать щенят, сударыня? - Они не мои, - молвила любезная хозяйка таким отстраняющим тоном, каким не ответил бы и сам Хитклиф. - Ага, вот это, верно, ваши любимицы? - продолжал я, указывая на кресло в темном углу, где, как мне показалось, сидели кошки. - Странный предмет любви, - заметила она с презрением. Там, как на грех, оказались сваленные в кучу битые кролики. Я еще раз кашлянул и, ближе подсев к очагу, повторил свое замечание о дурной погоде. - Вам не следовало выходить из дому, - сказала она и, встав, сняла с камина две пестрые банки. До сих пор она сидела в полумраке; теперь же я мог разглядеть всю ее фигуру и лицо. Она была тоненькая и совсем юная, почти девочка - удивительного сложения и с таким прелестным личиком, какого мне еще не доводилось видеть: мелкие черты, необычайно изящные; льняные кольца волос, или, скорей, золотые, падали, несобранные, на стройную шею; а глаза, если бы глядели приветливей, были бы неотразимы; к счастью для моего впечатлительного сердца, я прочел в них только нечто похожее на презрение и вместе с тем на безнадежность, странно неестественную в ее возрасте. Банки стояли слишком высоко, она едва могла дотянуться до них; я сделал движение, чтобы ей помочь; она повернулась ко мне, как повернулся бы скупец, если бы кто-нибудь сунулся ему помогать, когда он считает свое золото. - Мне не нужно вашей помощи, - огрызнулась она, - сама достану. - Прошу извинения, - поспешил я ответить. - Вас приглашали к чаю? - спросила она, повязывая фартук поверх милого черного платьица, и остановилась с ложкой чая над котелком. - Я не отказался бы от чашки, - ответил я. - Вас приглашали? - повторила она. - Нет, - сказал я с легкой улыбкой. - Вам как раз и подобало бы меня пригласить. Она бросила ложку с чаем обратно в банку и с обиженным видом снова уселась; на лбу наметились морщины, румяная нижняя губа выпятилась, как у ребенка, который вот-вот заплачет. Между тем молодой человек набросил на плечи совсем изношенный кафтан и, выпрямившись во весь рост перед огнем, глядел на меня искоса сверху вниз - ну, право же, точно была между нами кровная вражда, неотомщенная обида. Я не мог понять - слуга он или кто? И одежда его и разговор были грубы и не выдавали, как у мистера и миссис Хитклиф, принадлежности к более высокому сословию; густые русые кудри его свисали лохматые, нечесаные; щеки заросли мужицкими бакенбардами, а руки были загорелые, как у простого работника; но держался он свободно, почти высокомерно, и не проявлял рвения слуги перед хозяйкой дома. Не видя явных признаков, по которым я мог бы судить, какое место занимает он в доме, я почел за лучшее не замечать его странного поведения; а через пять минут явился Хитклиф, и я почувствовал себя не так неловко. |
